Книга Сыщик Путилин, страница 26 – Роман Добрый

Путилин увидел, как из-под опушенных ресниц вырвался неуловимо быстрый взгляд, полный злобы, ненависти. «Ого! Девица умеет, кажется, кусаться…» — пронеслось у него в голове. А приживалка поспешно села за столик и принялась за вышивание.

— Да-с, ну и чудеса творятся у вас, многоуважаемая Феона Степановна, в Белокаменной! — вступил он в разговор с «самой», быстро охватывая глазами эту комнату с образами в киотах, перед которыми теплилось чуть не двадцать лампад.

— А что такое? — заколыхалась купчиха.

— Да как же, икону-то высокочтимую ограбили. Шутка сказать — эдакое злодеяние!

— Ах, уж и правда! И кто это изверг такой отыскался? А знаете ли вы, что мы как раз в тот самый вечер Царицу Небесную принимали?

— Да неужто?

— А ей-богу! Правда, Глаша?

— Правда… — послышался глухой, еле внятный ответ.

— Прикладывались? — круто повернулся к некрасивой девушке Путилин.

Тотчас послышался звук упавших на пол ножниц.

— Да-с…

— А позвольте полюбопытствовать, что это вы рукодельничаете?

С этими словами Путилин подошел и низко склонился к работе Глаши.

— Хорошо-с! Искусная вы мастерица, барышня! Ишь как ровно вышиваете. А вот некоторые небрежно к сему относятся.

— Бывает-с…

— Видел я вот на чудотворной иконе Иверской полотенце одно. Шелковое, цветным шелком расшитое… Поглядел на него, аж диву дался: начато хорошо, а кончено плохо. Крестики эти самые ровно как танцуют, хе-хе-хе, вкривь да вкось идут… Видно, торопилась рукодельница дар иконе принести. Что это, барышня, ручки у вас дрожат? Ась? Ишь как прыгают, хе-хе-хе.

— Заторопилась! — недовольно дала окрик «сама».

— Рука… устала… — еле слышно слетело с бескровных губ девушки. — А вы… вы нешто видели это полотенце?

— А ежели бы не видел, так как бы про то знал? — тихо рассмеялся Путилин. — А что же оно вас так заинтересовало?

Путилин поймал на себе взгляд девушки, полный ужаса, страха.

— Я… я так спросила… — пролепетала она.

— Глаша, а ты бы позвала Васю киот для образа исправить. Вы не обессудите, гостюшка, коли при вас явится молодец? Такое дело вышло: плинтус от божницы отвалился… Приклеить надо.

— Что вы, матушка Феона Степановна, пожалуйста, пожалуйста…

Когда Глаша скрылась, Путилин быстро спросил купчиху:

— А кто таков этот Вася?

— Молодец у нас. Ловкий паренек, на все руки. И столярит, и слесарничает… Золотые руки, да только ветрогон сам.

— А чем же? В чем именно?

— Головы девчонкам кружит… Жаловались уж на него многие. А я этого не люблю. Известное дело, молод… Жениться бы ему пора. Прогнать — жалко, пропадет парень. Хитрый, красивый…

И когда в этой комнате, пропахнувшей показной набожностью, ладаном и хворями водянистой купчихи, появился Вася, Путилин должен был признать, что это действительно хитрый, а главное, изумительно красивый парень. Хоть и невысокого роста, но стройный, с могучей грудью, с красиво посаженной головой на стройной, могучей шее, переходящей в широкие, развернутые плечи. Темные вьющиеся волосы. Иссиня-черные глаза, плутовские, вороватые такие глаза, по которым с ума сходят девушки и женщины. Хищный оскал грубо чувственного, красного рта со сверкающими белизной зубами. Небольшие усы и вьющаяся бородка обрамляли это дерзкое, вызывающе красивое лицо.

— Здравствуйте, Феона Степановна! — низко поклонился он каким-то фамильярно-плутоватым поклоном.

— Ну, ты… ветрогон… лясы все точишь… — как-то всхлипнула старая купчиха. — Гостя что же не приветствуешь?

Странное дело: в ее голосе вместо ожидаемой строгости послышались как бы ласковость, приторно-противная нежность опасного периода заката бабьей второй молодости.

«Ого! Однако этому молодчику живется здесь, очевидно, тепло…» — усмехнулся про себя Путилин. Вася вежливо, низко поклонился незнакомому господину, скользнув по его фигуре подозрительным взглядом своих воровских глаз.

— Киот-с поправить-с, Феона Степановна? Можно-с! Сей минутой… Это мы можем, это мы живо устроим-с.

Вынув из принесенного мешка целый набор инструментов, он ловко и решительно приступил к работе. Великий сыщик не спускал глаз ни с него, ни с угреватой, некрасивой Глаши. Несколько раз он подмечал взгляды девушки, посылаемые красавцу парню, взгляды, в которых светились восторг и немое, рабское обожание-преклонение.

— Ну ты, матушка, зенки-то не пяль, а работу делай! — сердито одернула Глашу «сырая» купеческая жена.

Путилин приблизился к Васе.

— Однако, паренек, работаешь ты ловко! Ишь, в руках у тебя все так и кипит.

— Ничего-с, ваше степенство, по малости справляемся… — усмехнулся тот.

— Ловко! Прямо первому мастеру за тобой не угнаться. Где это ты так, паренек, навострился?

— Помаленечку, с лету, ваше степенство, набил руку.

— Доходчив же ты! А ко мне на окончательную выучку поступить не хочешь?

— А куды это к вам? — в упор посмотрел на Путилина красавец парень.

— Дело у меня большое есть, слесарное… Стекла давить… Золото перепиливать, щипцами отрывать…

— Нет, батюшка, вы его от нас не переманивайте, он в дому нам нужен… — недовольно проговорила «сама».

— Чудное ваше дело, ваше степенство! — сверкнул глазами Вася. — Не слыхивал я о таком слесарном ремесле…

Роковая любовь

Тихая весенняя ночь спустилась над заповедным замоскворецким царством и над домом миллионера-суконника. Но не всем эта благодатная ночь принесла на своих крыльях желанный отдых, покой. В небольшой горенке, убранной более чем скромно-незатейливо, кроткий свет лампады бросал отблеск на некрасивую, угловатую фигуру девушки. Она, словно пойманная и запертая в клетку птица, рвалась и металась в этой комнатушке-конуре. Несколько раз она бросалась на колени перед иконой и, заломив в отчаянии руки, тихо шептала слова жаркой, искренней молитвы:

— Прости… Смилуйся, Владычица…

Потом, словно не в силах молиться, она порывисто вскакивала и, бесшумно подкравшись к двери, прислушивалась к чему-то с болезненной страстью. Каким испепеляющим огнем жгучего ожидания горели ее большие глаза, как бурно вздымалась ее некрасивая грудь!

— Господи, кажется, идет?!. Да-да, скрип…

Кто-то действительно тихо, крадучись пробирался по закоулкам охромеевского дома к горенке сиротки Глаши, и вскоре мужская фигура предстала перед ней на пороге. Девушка так и рванулась к пришельцу.

— Ты?! Вася, милый мой…

И вот в воздухе уже взметнулись белые худые руки и обвились вокруг мужской шеи.