Книга Сыщик Путилин, страница 34 – Роман Добрый

— Ваша светлость, — склонился с глубочайшим почтением Ротшильд, — не нахожу слов, чтобы выразить вам свою несказанную радость… Я так польщен… Я так безмерно счастлив… Когда богиня спускается к простому смертному…

— А вы большой льстец, любезный барон! Ну-с, побеседуем… Вы… вы любите женщин?

Ротшильд захохотал противным смехом:

— О-ла-ла! Конечно, я так полагаю!..

Светлейшая сверкнула глазами:

— Слушайте, барон, вы безмерно богаты. У вас четверть Франции в руках. Скажите, если бы вам понравилась женщина, девушка… вы были бы способны положить к ее ногам миллиона два?

Тихий гортанный смех был ей ответом:

— Ваша светлость, та женщина, которая мне понравится, может располагать ключом от моей домашней кассы.

— А… а в ней много?

Рыжеволосая красавица Нина Имеретинская все ближе и ближе придвигалась к миллионеру.

— Я Ротшильд, мадам… простите… ваша светлость.

Наступила пауза.

— А вы способны любить? — вдруг резко, разгорячившись, с пылающим взором спросила она.

— Я… я полагаю.

И опять последовала пауза. Светлейшая заплакала.

— Ради бога, что с вами, ваша светлость?! — в недоумении и испуге воскликнул Ротшильд.

— Барон, я гибну! Я погибла…

— Вы?! Вы, ваша светлость?

— Я… Я проиграла все состояние. Я проиграла деньги моего мужа. Мне остается убить себя!

Ротшильд вынул бумажник:

— Извините, я осмотрюсь немного…

Рядом свободное купе. Другое тоже. Только в дальнем конце вагона спит какая-то дама.

— Это ваша спутница? — поинтересовался Ротшильд.

— Да.

— Сколько вы проиграли?

— Пятьсот тысяч рублей…

Сквозь газовый тюль просвечивают прелестные руки. Такие полные, атласные, с соблазнительными ямочками на локтях. Аромат чудных нежных духов бьет прямо в лицо барону Ротшильду.

— Вы… вы говорите, пятьсот тысяч? О, это такие пустяки!

— Спасите меня! — вдруг ринулась ее светлость к банкиру. — Вы так богаты, вы так царски щедры! Что вам стоит дать мне эти деньги?

Молчание.

— Если… если вы не желаете дать так просто, то… я готова… Я, русская светлейшая княгиня, готова заплатить вам с процентами за эту скромную ссуду…

Упругая грудь уже совсем у лица несчастного миллионера. И сразу как-то ее светлость охватывает шею Ротшильда.

— Милый мой… спаси меня… ах, дорогой мой!

Быстрым как молния движением Ротшильд вырвался из объятий ее светлости и загремел:

— Ваша светлость, Сонечка Блювштейн, здравствуйте!

Ее светлость отшатнулась. Маленький предмет, зажатый в правой руке, беззвучно упал.

— Что это?.. Что вы говорите, барон?

— То, что вы слышите, ваша светлость! Ну-с, довольно маскарада, Сонечка, я — Путилин. Давай мне свои золотые лапки. Помнишь, я обещал сторицей тебе отплатить? Я слово свое сдержу.

Поезд приближался к станции. Путилин крепко держал великую еврейку за обе руки.

— Пусти! Поймал меня, дьявол!..

— Может быть, ты и теперь будешь сомневаться, Сонечка?

Шприц, который Сонька Блювштейн держала в руке, во время борьбы выскользнул и острием иглы впился в руку Путилина.

— Умрешь! — закричала Золотая Ручка.

— Ты ошибаешься, шприц не действует…

Пассажиры, как тихо ни велась борьба, услышали нечто странное и гурьбой устремились к купе великого банкира.

— Что, что такое? Что случилось?

И услышали ровный спокойный голос Путилина:

— Я, господа, ее светлость, светлейшую княгиню Нину Имеретинскую, арестовал.

Мертвая тишина. Ни звука, ни шороха. Толпа глядит недоуменно.

— Спасите меня! — прокатился по вагону бешено-злобный крик «ее светлости».

— И арестовал я ее светлость потому, что она величайшая мошенница и убийца Сонька Блювштейн, Золотая Ручка.

— Он лжет, он сумасшедший! Спасите меня от него!

Поезд подошел к станции. Золотая Ручка впилась зубами в руку Путилина.

— Золотая Змейка, ты больно кусаешься! — прохрипел от боли Путилин и рукояткой револьвера вышиб стекло вагона.

— Сюда! Жандарм!

Многие из пассажиров все еще не понимали, что происходит. Одни стояли за Путилина — барона Ротшильда, другие за Соньку Блювштейн, Золотую Ручку.

— Как вы смеете?! Разбой! Освободите ее светлость!

Дзинь-дзинь-дзинь — резко позвякивают жандармские шпоры.

— Ну?

— Проклятый! — прокатился по вагону истеричный хохот. — Ты победил меня, Путилин!

— Нас с тобой Бог рассудит, Сонечка Блювштейн: нашла коса на камень…

— Что такое? Барон Ротшильд… светлейшая… Что случилось? — слышались испуганные возгласы.

Лязг ручных кандалов… Команда: «Пропусти! Сторонись!»

— Что это?

Это под конвоем жандармов, гремя ручными кандалами, шла светлейшая княгиня… Сонька Блювштейн.

— Помнишь, Сонечка, слова-то мои: сочтемся, милочка.

— Помню, Путилин. Велик ты: поймал меня, а только я… я убегу!

Процесс Золотой Ручки был одним из самых сенсационных. Уголовные дамы жадно всматривались в лицо знаменитой воровки-убийцы. Сонька Блювштейн угодила на каторгу.

— Как, Иван Дмитриевич, ты тогда сразу узнал, что Киршевского убила Золотая Ручка? — спрашивал я позже своего великого друга.

— По уколу на шее. Она, притворно обняв несчастного, уколола его отравленной иглой шприца с ядом.

— Но ведь это мог сделать и кто-нибудь другой.

— На этот раз Сонечка попалась: она запуталась волосами за пуговицу сюртука убитого и оставила на ней целую прядь. А ее волосы я хорошо знал, так как она дважды была почти в моих руках.

— А как ты разгадал, что Азра подослана?

— Во-первых, потому, что среди евреев почти не бывает предательства по отношению друг к другу, а во-вторых, слишком уж горячо она просила арестовать Соньку Блювштейн.

Приговоренный к каторге и плетям

Стояли жаркие июньские дни. Духота в Петербурге, несмотря на обилие воды, царила невыносимая. Мы с Путилиным сидели и, по обыкновению, оживленно беседовали.