Книга Вчера , страница 38 – Фелисия Йап

– Чем могу быть полезен? – спрашиваю я.

Она не отвечает. Только разглядывает свои голые пальцы. Факт: молчание иногда говорит больше, чем неудержимая болтовня. Сейчас оно сообщает мне, что миссис Эванс борется с чем-то клокочущим у нее внутри.

– Дневник мисс Эйлинг говорит, что ее роман с моим мужем начался примерно два года назад? – Она поднимает голову и смотрит прямо на меня. В глубине ее глаз бушует смятение.

Я киваю.

Она вздыхает:

– Я так и думала. Марк тогда стал часто уезжать в Лондон. Так мой дневник говорит.

– Мне очень жаль. Сообщать женам, что их мужья, вполне вероятно, гуляют на стороне, – не самая приятная часть моей работы.

Она пожимает плечами:

– Я должна была сама догадаться, когда Марк стал уезжать из Кембриджа. Но я не умею читать знаки. Хотя они были с самого начала.

Выходит, Марк Генри Эванс – серийный гуляка.

– Значит, вы решили подать на развод.

Лицо Клэр Эванс заливает изумление. Но она тут же расправляет плечи и вздергивает подбородок:

– Слухи в нашем городке расходятся быстро.

– Получается, это решение вызвал мой визит. Иначе вы бы не узнали, да?

– Если бы вам изменяла жена, вы бы захотели с ней оставаться?

– Я не женат. Работа отнимает почти все мое время.

– Счастливый человек, – говорит она, прежде чем снова замолчать и уставиться на свои руки.

Я жду, когда она заговорит. Факт: большинство людей чувствуют себя неудобно во время долгого молчания. Им отчаянно хочется заполнить паузу словами. Зато рожденные в отчаянии фразы, как я чертовски хорошо усвоил за эти годы, могут рассказать о многом.

– А дневник мисс Эйлинг не говорит о том, что Марк… что Марк ее любил? – произносит она с неожиданной поспешностью.

– Я не могу ответить на этот вопрос.

Мне показалось или в ее глазах действительно мелькнуло облегчение? Отчетливый проблеск надежды, что ее муж никогда не любил свою пассию? Если так, она, видимо, подсознательно рассчитывает на примирение.

– Вы все еще подозреваете Марка?

– Мы проверяем все варианты. В том числе мужчин, с которыми мисс Эйлинг состояла в интимных отношениях.

– Вы что-нибудь нашли?

– Тоже не могу ответить.

– Вы словно каменная стена. – Она поднимает на меня глаза. – Как будто вы женаты на своей работе.

– Но ведь вы, полагаю, пришли сюда не для того, чтобы сказать, как я похож на каменную стену. Что в действительности привело вас на Парксайд, миссис Эванс?

Она открывает рот, но через пару секунд закрывает снова. И опять я жду, когда она заговорит.

– Я… э-э… Я пришла спросить вас о девушке по имени Анна Мэй Уинчестер.

– Анна Мэй Уинчестер? – Теперь моя очередь удивляться.

– Да. Выпускница Кембриджа, которая пропала по пути на Тринити-бал в июне девяносто пятого. Вы тогда были констеблем криминальной полиции и вели ее дело. Так, по крайней мере, в то время писали в газетах.

Конечно. Факт: Анна Мэй Уинчестер действительно исчезла по дороге на бал в 1995 году. Это было одним из первых расследований, которое я вел как констебль криминальной полиции. Но почему Клэр Эванс интересуется делом Уинчестер? Я напрягаю мозги, силясь вытащить оттуда фактическую связь между Клэр и Анной. В голове, однако, полная и жалкая пустота.

– Почему вы ею заинтересовались?

– У меня в голове почти сплошная черная дыра между тринадцатым и двадцать четвертым июня, – быстро говорит она, и по лицу пробегает стыдливая тень. – Поэтому я раскопала несколько газетных статей за тот период. Многие из них – об Анне. Я понадеялась, что вы мне про нее расскажете.

Все это выглядит странно и одновременно интригует.

– Разве вы не сохранили дневниковые записи за те двенадцать дней?

– Я… э-э… да, сохранила. Но потом я… э-э… кажется, я их потеряла.

Я поражен. Утеря дневника – серьезное дело. Обычно люди стараются не терять единственную связь со своим прошлым. Факт: закон о защите личных дневников (1995) заметно снизил число краж и вымогательств, обязав граждан установить в домах сейфы для хранения бумажных версий (хотя кражи дневников у тех, кто приносит их в общественные места, все еще остаются серьезной проблемой).

– Потеряли? Вы сообщили о пропаже, как того требует закон о защите личных дневников?

– Э-э… нет. – Смущение заполняет ее глаза. – Скажем… сначала мне нужно поискать как следует в доме.

– Но вы наверняка постарались заучить эти страницы до того, как их потеряли.

У нее дрожит нижняя губа.

– Наверное, я плохо старалась, – говорит она со вздохом, не поднимая на меня глаз. – Я куда-то переложила эти страницы, вот и все. Поэтому я здесь. Я понадеялась, вы скажете мне, что случилось с Анной.

– Миссис Эванс… – Я тоже вздыхаю. – В данный момент я расследую преступление. Я по уши в этом деле. Вы знаете, что это за расследование. С сожалением должен сказать, что срочная работа не позволяет мне отвлекаться на исторические происшествия.

– Прошу вас, инспектор! – Резкая, отчаянная нота звенит в ее голосе. – Не могли бы вы хотя бы сказать, что случилось с девушкой? Ее потом нашли?

Наверное, стоит ответить на этот вопрос. В конце концов, Клэр Эванс – моно, как и я. Моно должны помогать друг другу (а кто еще им поможет?). Факт: я также понимаю, что история потерявшейся девушки может проесть человеку психику, воплотив в себе неотвеченные вопросы.

– Сейчас посмотрю, – говорю я, поворачиваюсь к стеллажу у себя за спиной и достаю оттуда фиолетовый блокнот с надписью «Вынужденные и добровольные исчезновения. Уроки».

Я листаю страницы, затем провожу пальцем по столбцу с буквами «У-Ф-Х» в заголовке. Глаза притягивает главная запись, обведенная флуоресцентным маркером.

Боль, как от удара, заставляет сжаться сердце. Я с трудом дышу. Перевожу взгляд от Лизль к предыдущей графе в том же столбце.