Онлайн книга «Доброключения и рассуждения Луция Катина »
|
– Теперь Конона-иуду! – кричал распорядитель казни. Барина, видно, он решил оставить на сладкое. Когда лодочника подняли с земли, он попробовал лягнуть Агапа ногой в пах, но калека с неожиданным проворством отскочил, да только рассмеялся. – Сейчас в колодце ногами подрыгаешь! Конон, будучи поднят наверх, не молился и деревенских не увещевал, а до последнего мига обращался к Колченогу: – На что надеешься, Агап? Деревню другому помещику отдадут! Всех-то бар не перетопишь! – Ништо, – отвечал тот беспечно. – Пока новый приедет, еще годик-другой погуляю, а после уйду. Уже из глубины колодца донеслось: – Он погуляет да сбежит, а вы останетесь, ответ держать! Никто не пошевелился. Так далеко вперед крестьяне, кажется, не засматривались. Теперь мой черед, молвил себе Луций. С какими словами обратиться к человечеству напоследок? И вот ведь странно. Всю жизнь любил он красные речи и гордился, что изрядно владеет риторическим искусством, а сейчас, пред самым занавесом бытия, говорить ничего не захотелось. Нашего героя тащили по траве, цепляли за ноги, тянули кверху, а он снисходительно терпел все мучительства грубого мира, зная, что скоро они закончатся. Уже вися головою вниз и видя земную юдоль перевернутою кверху тормашками, наш герой не зароптал и не ужаснулся, а, наоборот, восхитился несказанному чуду: розовое рассветное небо с нежными облаками было у него под ногами, а над головою покачивалась зыбкая земля, давая возможность с собою попрощаться. Вспомнилось, как когда-то, у ночной Эльбы, он точно так же наблюдал переворот земли и неба, тоже готовясь к смерти. Днем-то умирать красивей. – Выше тяните барина, выше! Чтоб всем было видно! – кричал кто-то, неважно кто. Луций смотрел не на вцепившихся в веревку мужиков и не на темное жерло колодца, обозначавшее ход в иной, незнаемый мир. Сейчас, чрез минуту или даже раньше, незнаемое откроется и прояснится великая тайна – есть что-то за сей дверью либо нет. Пока же гибнущий Катин напоследок озирал вышние дали: широкую небесную Волгу, молодые поля, зеленую выпуклость недальнего холма. На холме происходило некое движение, остановившее летучий взгляд созерцателя. Перебирая повернутыми вверх копытами, на возвышенности показался белый конь, а на нем всадник – нет, судя по развевающимся длинным золотым волосам, всадница. Следом вынеслись еще конные, зеленого цвета, с десяток. Внизу, то есть с Луциевой позиции, наверху сразу несколько голосов завопили: – Солдаты! Солдаты! Веревку, на которой висел наш герой, никто больше не держал, и Луций ухнул с высоты вниз, в черноту и холод. Удар о воду милосердно оглушил его, и расставание с белым светом произошло безо всяких мучений. * * * Мучительней было возвращение. Кто-то пронзительно выл над самым ухом бедного утопленника, кто-то тряс его за плечи, не давал сползти обратно, в утешительный мрак. – Не умирай! Не умирай! – требовал от Луция тонкий, надрывный голос, и ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Катин закашлялся, заплевался водой, открыл глаза – и увидел прямо над собой искаженное лицо Полины Афанасьевны, с разинутым ртом и безумным взглядом.  – Он дышит! Он живой! – закричала дева, которую сейчас никто не счел бы прекрасной, пала еще не вполне очнувшемуся Луцию на грудь, прижалась к ней и заплакала. – Кто меня вытащил? – спросил он, с трудом ворочая языком. – Когда? – Мы и вытащили, барин, – сказал кто-то. – Ты уж не серчай, не наша была воля… Переведя взгляд, Катин увидел рядом мужиков – тех самых, кто давеча подтягивал его кверху. – А где Агап? Ему показали вбок. Там на траве, привалившись спинами друг к дружке, сидели Агап, Ерема и Елизар, скрученные веревками. Младшие братья озирались по сторонам, старший поник головой. Тут же с обнаженной саблей караулил драгун. – Пустите, расступитесь, холопы! Мужиков растолкал воевода Корзинин. Опустился на корточки рядом с дочерью, перекрестился. – Слава те, Господи, сударь, вы живы! Не хватало мне еще, чтоб депутата собственные крестьяне уходили! И так еле на воеводстве усидел, государыня Синбирском была недовольна… Сообразив, что записка так и не дошла до бригадира, Катин сказал: – Я уж не д-депутат… Он никак не мог согреться, стучали зубы. – Как не депутат? А кто? Полина – она уже не плакала – толкнула отца в плечо. – Уйдите, батюшка! После поговорите. Дайте я его укрою. На плечи Луцию легла конская попона, и сразу стало теплее. Он поднялся на ноги. Поодаль в луже воды лежали два мертвых тела, священник и лодочник. Народ на площади весь стоял на коленях – ожидал своей участи. На ногах были только солдаты, да те четверо, что вынули барина из колодца. – Откуда вы взялись? – спросил Катин девицу. – Я видел, вы скакали первая. Она смотрела на него все еще с тревогой, будто не могла поверить, что он спасен. – Батюшка проводил государыню, вернулся домой заполночь. Я ему говорю: «Луций Яковлевич в свою деревню уехал». Батюшка за сердце схватился: «Один?! У него же там разбойники!» Я, себя не помня, на конюшню и в седло… Да замолчала, вспомнив пережитое. Продолжил уже Корзинин: – Что гнала-то! Мы с командой галопом мчали, а догнали Полиньку уже близ самой Карогды. Так отчего вы не депутат? Государыню прогневали? Выгнала? – Нет. Я сам ушел. Потому что… – Ах, что вы всё про пустяки! – оборвала мужчин Полина. Прежнюю тихоню было не узнать. – Оставьте его, батюшка. И подите, подите! Замахала руками – воевода попятился. – Я скакала, думала, если опоздала, то и мне не жить… С обрыва да в реку, – пожаловалась девица Катину. – А вы лежите, весь мокрый, не шевелитесь… Что же вы со мною делаете? – Одно только скажите, – подал голос Корзинин, не осмеливаясь приблизиться. – Которые из крестьян умертвили этих двоих? И кто посмел поднять руку на барина? Я, конечно, для примера и острастки перепорю всю деревню, но самых виновных потребно определить в каторгу. – Подождите, сударыня. – Луций мягко снял с себя девичью руку, но не удержался – поцеловал тонкий сгиб кисти. – Виновны только сии трое братьев. Прочих крестьян пороть не за что. – Да как же не выпороть? – изумился Афанасий Петрович. – Оно всегда полезно. Особенно после такого соблазна и неподобия: барина, да у всех на виду, вверх ногами! Обязательно надо этакое воспоминание из мужицких голов розгой выскоблить. |