Онлайн книга «Доброключения и рассуждения Луция Катина »
|
Однако ни одной из сих отрад нашему герою вкусить было не суждено. Откуда-то издали, кажется из парка, донеслись крики: «Барин! Барыня!»  Катин бросился к окну. По аллее, задрав юбку, бежала служанка Груня, у которой нынче тоже был выходной. Увидев Катина, замахала рукой, но кричать уже не могла, задыхалась. Он перемахнул через подоконник. – Что такое? Что случилось? Девочка (ей было четырнадцать лет) держалась за сердце, хватала ртом воздух. Должно быть, бежала от самой деревни. – В чем дело? – высунулась из окна и хозяйка, уже в ночном чепце. – Бе…да. Катастрофия, – наконец справилась с дыханием Груня. Она была умненькая, книгочея, обожательница всяких трудных слов. – В селе конные, трое. Мы-де государя Петра Федоровича люди. Один страшный – ужасть… Есаулом звать… Наших мужиков многих знает, по имени кличет… – Что еще они говорят, эти люди? – спросил Катин. Сердце у него застучало, заторопилось. – Что они утром побили синбирское войско. Солдаты не стали палить в законного государя, покололи своих офицеров, а воеводу связали, на осине повесили… Сзади громко вскрикнула Полина. – Бежать вам надо! – Девочка оглянулась назад, в темноту. – Есаул этот подбивает всех сюда. Суд чинить, добро делить. Я, как услыхала, сразу к вам. Уходите! – Пускай подбивает. Наши не пойдут, – твердо сказал Луций. – А с тремя я как-нибудь управлюсь. Спасибо, что предупредила. – Груня! – позвала от окна всхлипывающая Полина. – Давно они появились, эти трое? – Скоро после обеда. Сначала по избам ходили, всех на площадь звали. Многие не хотели, так они за шиворот. Потом есаул этот у отца Викентия из погреба бочонок церковного вина выкатил, стал всех угощать… – Что отец Викентий? Цел ли? – встревожился Катин. – Не видала его… – Ничего с ним не будет, спрятался где-нибудь. Он не дурак, – быстро сказала жена. Она больше не плакала. – Не о том ты заботишься! Злодеи деревню уже полдня мутят, а никто нас не предварил, только Груня. Уходить надо, и скорей! От дороги, что вела из села к усадьбе, донесся неясный гул. Уже идут, понял Луций. Флогистон обжег его изнутри своим судорожным пламенем, но верх, как всегда в опасную минуту, взял Рационий. – Благодарю тебя, Груня. Ты сама уходи. Чтоб не увидели. Парком, – отрывисто сказал Катин девочке. А жене крикнул: – Одевайся. Я заседлаю Букефала и Цирцею. Коляску не успею. И побежал к конюшне. Она встретила его теплом, конским запахом, фырканьем из темноты. Накинув седла – наскоро, без потников – и кое-как затянув подпруги, надев уздечки, Луций потянул лошадей к выходу. Они не упирались, но шли неохотно, всхрапнули на яркий свет луны. Перед домом ждала Полина. В руке она держала какой-то узел. В дальнем конце прямой аллеи зашумели голоса. – К воротам уже нельзя… – Луций быстро соображал. – Возьмем влево, через парк, к боковой калитке! Садись в седло. Она не послушалась. – Поздно. Услышат, пустятся в погоню. Поле лунное, увидят. И боюсь я скачки. Не выкинуть бы… – Ты права. Что же делать? – Стегни лошадей, сильней! – сказала жена. – Пусть заржут и поскачут через заросли. Те подумают, это мы. Пустятся вслед. Выиграем время. – А мы куда? – Вниз, к реке. Уйдем на лодке. С обрыва вниз, к причалу, вела лестница, а там, в самом деле, привязана лодочка для речных прогулок. – Умница, – восхитился Катин. – Беги. Я за тобой. Только захвачу одеяло. На реке будет холодно. Тебе простудиться еще хуже, чем растрястись. – Одеяло здесь. – Она показала узел. – Еще каравай хлеба и фляга рома, согреться. Лупи! С размаху он хлестнул сначала Букефала, потом Цирцею. Оскорбленные такой несправедливостью, благородные животные громко выразили протест ржанием. Он стегнул сызнова – тогда вскинулись, рванулись в тьму. – Уходим! Они бросились на крыльцо в дом, чтобы пробежать его насквозь, к задней двери. А на подъездной площадке уже стучали копыта. – Леском скачут! – крикнул визгливый голос. Другой, басистый, ответил: – То пустые кони, дура! По стуку не слышишь? Здесь они. – И громче, во всю глотку. – Эй, Карогда, шевелись! Весело́ будет! Уловка не сработала… За домом Луций увидел, что до обрыва им не успеть. Широкая лужайка была вся залита луной. Увидят из окна, побегут следом. Или просто застрелят. – Туда! Он показал на поленницу дров. Еле успели за нее спрятаться, как дом наполнился шумом. Там грохотали тяжелые шаги, что-то рушилось и трещало, за стеклами мелькали тени. – Нету! И здесь нету! – орали голоса. – Убегли! – А и бес с ними, – отозвался все тот же бас. – Волоки всё добро на лужайку, делить! Там, вишь, дрова. Запалим огонь, светло будет! – В кусты! – шепнул Катин. – Быстрей! Держись тени! Пригнувшись, они перебрались в шиповники. Луций придерживал ветки, чтобы жену не ободрали колючки, о себе не думал, и скоро всё лицо саднило от царапин. Пустяки! – Сейчас они разожгут костер, и ничего вокруг не будут видеть, – тихо сказал он. – А мы еще дождемся тучи. Хватило бы двух-трех минут темноты, чтобы вылезти из укрытия и потихоньку, краем лужайки, перебраться к лестнице. Бог даст, не заметят. Дом и поляна озарились багровым, прыгающим светом. Дрова занялись быстро. Пламя побежало по сухому дереву, застреляло, взметнулось. Вокруг стало светло, как днем. Луций нахмурился. Этак и без луны не уйдешь… Теперь было хорошо видно людей, они суетились, размахивали руками, волокли из дома всё, что в нем было, без разбора: мебель, посуду, одежду, книги, даже клавикорды. Но Катин смотрел не на скарб. Каждое лицо, которое он узнавал, было как удар кнутом. – Леонтий Крюков! Я же ему зубы лечил! Марфа Кольшина! Ты ее грамоте научила… Ваня? Не может быть! Мой лучший ученик! Скорбный список всё разрастался, и Полина в конце концов пихнула мужа локтем: – Перестань! Семи лет мало, чтобы переделать людей. Но верящий в человечество Луций и тут, повздыхав, нашел причину для бодрости. – Пришло меньше ста человек, – сообщил он. – Большинство грабить не захотели! |