Книга Деньги на ветер, страница 30 – Эдриан Маккинти

— Диасу вы совсем другое говорили, — настаиваю я.

— Да, другое. Хотел, чтобы Диас считал тебя бесценной сотрудницей. Как бы то ни было, все это не имеет значения, потому что эпизод закончился плохо.

— Плохо? Ничего об этом не слышала. Знаю, что тела не нашли, но признание, несомненно…

Гектор отворачивается и в молчании внимательно разглядывает пассажиров медленно едущего мимо «фольксвагена-кролика». Дождавшись, когда машина отъедет подальше, он сообщает:

— Признание — это чудесно, но официанта все равно пришлось выпустить. Его сожительница — секретарша в посольстве Венесуэлы, ее там ценят. Венесуэльцы попросили ее отпустить, а она без него выходить отказалась.

— Шлюхина дочь!

— Да. И чертовы венесуэльцы. Они говорят: «Холодно!» А мы: «Погрейте члены в наших задницах».

— Так их обоих отпустили? — спрашиваю я.

Гектор склонил голову к плечу:

— Не хочу об этом говорить, только расстраиваться.

Чернокожая девочка, перебирающая на берегу камешки и всякий мусор в поисках чего-нибудь ценного, окликает нас из-за парапета. На вид ей лет семнадцать, она очень хороша в ярком рваном платье, подаренном, видимо, тем, кто когда-то ее любил.

— Минет, пять баксов! — кричит она Гектору.

— Нет, — твердо отвечает он.

— Пять канадских долларов, — не унимается она.

— Мы — кубинцы, из полиции, идиотка, — отвечает Гектор.

— По-ли-ци-я. Так вот отчего ты такой жирный, — цедит девочка.

Гектор за одно это мог бы ее арестовать, но он только пожимает плечами. Что правда, то правда. В наши дни многие в Гаване пропитание себе находят с трудом. Полиция, сотрудники туристических агентств и преуспевающие проститутки — исключение из общего правила. Гектор ускоряет шаг, как будто ее замечание навело его на мысль избавиться от лишних килограммов. Я уже слегка прихрамываю.

— Да что с тобой такое? — спрашивает он.

— Была у мамы, подвернула ногу.

— Когда это?

— Дня два назад. Мы с Рики вместе ходили проведать. Дом в кошмарном состоянии. Она живет в трущобах возле Феррокаррила.

Гектор как будто удивлен:

— Я думал, она в Сантьяго живет.

— Нет, в Гаване.

— В твоем личном деле есть что-то про Сантьяго-де-Куба.

— У меня отец был оттуда. И дядя там живет.

Гектор ухмыляется.

— Да, точно. Чудесный город. У меня бабушка оттуда, из Гуантанамо. В семидесятые гостил у нее как-то раз. Однажды мы поехали на велосипедах в Кайманеру посмотреть на военно-морскую базу американцев. Никогда там не бывала?

Качаю головой. Даже когда это еще не считалось предосудительным, у меня не возникало желания глазеть на янки в Гуантанамо. Министерство внутренних дел заминировало бухту и окружило базу сотнями солдат. Находились желающие перебежать к американцам, но всех ловили на полдороге. До сих пор проще попытать счастья, добираясь до островов Флорида-Кис. Но если б я и ездила в Кайманеру, я бы Гектору в этом не призналась. Не хватало еще мне признаться, что я хоть в чем-то симпатизирую Америке!

Он замедляет шаг. Успокоился. Я перестаю хромать.

Гектор усмехается своим мыслям, наверно, думает о приключениях с девушками во время долгих кошмарных поездок из Сантьяго в Гавану по железной дороге.

— Упала на лестнице, детектив Меркадо?

— Да, сэр. Воры повыкрутили все лампочки на этой…

— Я в детстве в колодец свалился. Ты знаешь?

— Нет, сэр.

— Как думаешь, это ранний признак идиотизма или гениальности?

— Не знаю, сэр.

— Философ Фалес Милетский свалился в колодец, созерцая небеса. Слыхала о таком, детектив?

— Нет.

— Что изучала в колледже?

— У меня было два профилирующих.

— Что именно?

— Английский и русский.

— И нашим и вашим, а? Вот это мне нравится.

— Да нет сэр, у нас выбора не было, приходилось делать что велят…

— Ты когда здесь последний раз гуляла? — прерывает меня Гектор.

— Вчера. Каждое утро здесь прохожу. Я…

— А я нет. Наверно, последний раз ходил здесь год назад. У меня же, знаешь, машина. Новехонький «фольксваген» мексиканской сборки, — говорит Гектор с гордостью.

— Не знала.

— Действительно, откуда тебе знать! — Он вздыхает. — За этот год тут многое изменилось. К худшему. На Кубе всегда все меняется к худшему.

— Да, сэр, — поддакиваю я и тут с ужасом соображаю, что сейчас он пустится излагать мне свою теорию.

— Вот именно. Положение для коренных кубинцев ухудшилось с приходом испанцев, потом ухудшилось с приходом янки, потом еще ухудшилось при диктаторах, потом ухудшилось при сержанте Батиста, потом ухудшилось при Фиделе. И вот увидишь, будет и далее ухудшаться при Рауле и венесуэльцах.

— А после Рауля? — осмеливаюсь я спросить.

— Это при майамистах-то? [11] — Он глянул на меня, озорно блестя глазами, и вдруг сказал загадочно: — Об этом поговорим через минуту.

Идем вдоль парапета, приближаемся к повороту набережной у крепости. Вдалеке видны форт Сан-Карлос и трубы нефтеперерабатывающего завода, стоящего в бухте.

Ветер с берега относит дым к Флориде, лежащей в ста пятидесяти километрах к северу отсюда, за этими чистыми водами.

Гектор закуривает сигару, предлагает и мне. Я отказываюсь. Два лета работы на табачных плантациях в рядах организации юных пионеров напрочь избавили меня от желания курить кубинские сигары. Он усаживается на парапет.

— Садись рядом. — Он хлопает ладонью по камню.

Сажусь.

Докурив сигару и не удовлетворив потребность организма в никотине, Гектор лезет в карман поношенного кожаного пиджака за пачкой доминиканских сигарет. Предлагает и мне, на этот раз я не отказываюсь. Он подносит мне зажигалку. Затягиваюсь. Ага, вот оно что! Сигареты на самом деле американские. «Кэмел». Он носит американские сигареты в пачке из-под доминиканских.

— Знаешь о концепции duende, Меркадо?

— Это что-то вроде фламенко?

Он вздыхает и объясняет:

— Мой отец был на лекции, которую Лорка читал о duende здесь, в Гаване, в девятьсот тридцатом году. Duende — темная творческая энергия, противоположность духу муз. Этой энергии следует избегать, она ввергает человека в беду, Меркадо, убивает, как убила через несколько лет Лорку.