Онлайн книга «Жена поэта»
|
Шурка трудился самозабвенно и ничего не видел вокруг себя. Таня пребывала с закрытыми глазами и тоже не увидела маму Надю. Мать Вили постояла и тихо ушла. Не стала себя обнаруживать. Болтливая и несдержанная, мама Надя проявила неожиданную мудрость: решила промолчать. Любовники ее не видели и не знают, что их застукали. Можно сделать вид, что ничего не случилось. Шурка уйдет домой. Виля вернется из института, Таня встретит его с нежной, немножко виноватой улыбкой. Жизнь продолжается. Виля любил Таню всей душой и телом. Объявить ему о неверности жены – все равно что ударить ножом в сердце. Хотелось, конечно, – пусть знает правду. Но кому нужна эта правда? Зачем такая правда, от которой боль и разрушения? Но каков подлец Шурка! Виля устроил его на денежную работу. Виля был предан любви и дружбе, как лебедь. Бедный Виля. Поэт. Видит мир сквозь розовые очки. Дурак. Мама Надя терпела эту тайну, как тяжелую болезнь. Иногда замирала и качала головой, как лошадь, отгоняющая шмеля. А вдруг у Тани с Шуркой любовь? Тогда роль Вили непонятна. Вернее, понятна. Его надо поскорее выдрать из этой грядки, где произрастают ложь и предательство. Виля ничего не замечал. Но однажды пришел растерянный. – Люди злые, – сказал он матери. – Какие люди? – спросила мама Надя. – Танина подруга. Томка Звонарева. Сказала, что Таня изменяет мне с Шуркой. Подруга, называется. – А откуда она знает? – Говорит, что Таня сама ей рассказала. Поделилась. Представляешь? Сволочь! – Кто? – Томка, кто же еще? Она всегда завидовала Тане и сейчас завидует. У Тани – отдельная квартира, муж и красота. А у Томки ничего нет и никогда не будет. – А ты сам спроси у Тани, – предложила мама Надя. – Что спросить? – Про Шурку. – Ты что-нибудь знаешь? – заподозрил Виля. Мама Надя хотела сказать: «Все знают, кроме тебя», но многозначительно промолчала, поджав губы. Ее рот, и без того узкий, превратился в нитку. Виля посмотрел на нитку и сказал: – Ты злая. Ты плохой человек. Встал и ушел. Виля не стал садиться в автобус. Шел пешком. Ему не хотелось никого видеть, и даже случайные пассажиры казались врагами. Вокруг – враги. Все. Даже самые близкие: друг, мать, жена. Во рту накопилась слюна. Виля хотел сглотнуть, но не смог. Болело горло. Не просто болело. Ломило. Виля сплюнул на землю. Подул ветер и забросил слюну на пальто. Получилось, что Виля сам себя оплевал. Он вошел в дом. Разделся в прихожей и сразу прошел к постели. Лег. Таня села рядом. Кровать под ней качнулась. Виля внимательно смотрел на жену. На ней было короткое легкое платье тигровой расцветки. Оно же служило ночной рубашкой, и домашней одеждой, и даже выходной. В ресторан она его не надевала, конечно, но гостей принимала. Ей было лень переодеваться. – Ты спишь с Шуркой? – прямо спросил Виля. – Ну да… – легко призналась Таня. – Зачем? – Мне интересно. – Ты меня не любишь? – Люблю. – А зачем изменяешь? – Я не изменяю. Я просто трахаюсь, и все. – Но если ты любишь мужа, зачем тебе любовник? – Для кругозора. Таня смотрела прямо в его глаза – ни тени смущения. – Какого еще кругозора? – Ты понимаешь, у меня никого, кроме тебя, не было. Только ты, и все. А мне интересно: как с другими? Все люди разные, значит, и половые акты разные. Как книги. Нельзя же всю жизнь читать одну и ту же книгу… У Вили загорелось лицо. Видимо, поднялась температура. – Знаешь, как это называется? – спросил он. Виля произнес короткое емкое слово. – Очень грубо, – не одобрила Таня. – Ты красный. Давай я тебя водкой натру. Виля провалялся неделю. Его навещали, но он никого не хотел видеть. У него была полная апатия ко всему: к еде и к людям. Однажды зашел Шурка Самодёркин. Принес томатный сок и плитку шоколада. – Зачем ты трахаешься с Таней? – прямо спросил Виля. – Тебе не стыдно? – Так это не я, – открестился Шурка. – Это она. Ее идея. – Но член-то твой. – Это не считается, – сказал Шурка. – Мужчины все такие. Мужская природа. Когда плохо лежит, норовят воспользоваться. – Но я – твой друг. – И я – твой друг. Что изменилось? Ничего. Виля понял, что ему не достучаться до Шуркиной совести. То ли этой совести нет совсем, то ли он, Виля, что-то не понимает. Отстал от времени, как динозавр. Что дальше? Они так и будут расширять свой кругозор, а он – с ветвистыми рогами у прохожих на виду? Виле стало казаться, что все вокруг знают, весь город в курсе его личной жизни. Он здесь не останется. Уедет. Куда? В Москву, куда же еще? Здесь, в этом захолустье, ему нечего ловить, кроме сплетен. А Москва – большой водоем для крупной рыбы. Не водоем – океан, где свободно плавают киты и акулы. От этой мысли становилось легче. Ангина долго не проходила. Вернее, она утихала, но скоро возвращалась. Самостоятельно с ней было не справиться. Виля пошел в поликлинику. Его направили в кабинет «ухо-горло-нос». За столом сидела женщина-врач, лет тридцати. Виле – двадцать два. Для него тридцать – возраст. Врач была не молодая и не старая, не худая и не толстая, не красавица и не уродка. Она взяла голову Вили двумя руками. Руки у нее были сильные и нежные одновременно. Виля представил, как она обнимает своего мужчину. – Как вас зовут? – спросил Виля. – Валентина Егоровна. – А можно Валя? Она не ответила, надвинула на лоб круглое зеркало. Приказала: – Откройте рот. Виля покорно разинул рот. Валя сунула в рот что-то железное, стала изучать его гланды. Виля давился, на глазах выступили слезы. Валины руки пахли ванилью. Очень приятный, завораживающий запах. – У вас в гландах пробки, – сказала Валя. – Надо пропить антибиотики. Она освободила его рот от железа. Стала писать рецепт. – Фиг с ним, с пробками, – сказал Виля. – Само пройдет. – Или пройдет, или будет осложнение. Вы носите в себе мину. Мина действительно в нем сидела, но она называлась «Шурка Самодёркин». Слезы снова вернулись в глаза, хотя Виля больше не давился. |