Онлайн книга «На секретной службе Его Величества. История Сыскной полиции»
|
Чего лучше. Предчувствие не обмануло меня, я напал на след! Но скоро наступило разочарование. — Пятерку дала, — пояснила мне равнодушно Никитина, — али краденые? — Другое-то разве несут к тебе? — сказал я. — Ну, вещи пока что пусть у тебя будут. Только не продавай их, а теперь скажи, кто тебе их принес? Она подняла голову и спокойно ответила: — А пес их знает. Один через другого, мало ли их идет. Я и не спрашиваю! — Может, раньше что приносили? — Нет! Это в первый раз. — А в лицо запомнила? Она покачала головой: — И в лицо не признаю. Один-то совсем прятался, в сенях стоял, а другой все рыло воротил. Только и видела, что рыжий. Да мне и в мысль не приходило разглядывать! Я смущенно вздохнул. — Ну, так пока что хоть вещи побереги! Вот на это-то происшествие я и намекнул Келчевскому. Несомненно, я напал на след; я знал это, но вместе с тем у меня в руках не было еще никакого материала. И все же я решил арестовать этих людей и стал их выслеживать. В это время, пока я выслеживал свою дичь, двое надзирателей Нарвской части арестовали двух человек по подозрению. 4 января 1857 года, вечером, шли они по Обводному каналу и вдруг слышат, как двое мужчин рядят извозчика к Калинкину мосту и говорят ему: — Только вези нас беспременно через погорелые места! Слова эти показались полицейским подозрительными, и они арестовали обоих мужчин. Прач возликовал. — Самих убийц за ворот ухватили! — говорил он, пыхтя от волнения. Но мужчины оказались сапожным подмастерьем и сидельцем из лавки, которые ехали к знакомым женщинам. — А наказывали мы через погорелые места ехать от храбрости. Сказывали, что там опасно, ну а мы как — ничего себе… слава Богу… — объяснили они, показывая кулаки. И их отпустили. Прач выругал надзирателей и надулся, а тут, словно ему в упрек, седьмого числа я арестовал своих молодцов, обвиняя их в продаже тулупа и армяка. Келчевский взялся их допросить. Один из них, рыжий здоровый парень с воровской наглой рожей, назвался государственным крестьянином Московской губернии Александром Петровым, а другой любимским мещанином Иваном Григорьевым. Заявили они, что ходят без дела, ищут места, а что до Никитиной, то никакой такой не знают и никаких вещей ей продавать не носили. Уперлись на этом, и конец. Мы их посадили. Я занялся проверкой паспортов. Все оказалось в порядке. Вызывали Никитину, и не знаю, боялась ли она очень, только не признала ни того, ни другого. А между тем уверенность, что это именно одни из «душителей», была во мне так крепка, что я передал ее и Келчевскому, и тот продолжал держать их в тюрьме. Время шло. Я продолжал свои поиски, но безуспешно. Мои арестанты сидели, и Келчевский также безуспешно разговаривал с ними. Убийства с удушением повторялись. Я уже падал духом, как вдруг опять случай пришел мне на помощь. Я упоминал выше про шайку грабителей, оперировавшую в это же время в Петербурге. Она состояла из шести человек, и тому же Келчевскому поручено было производить по этому делу дознание. Я никогда не упускал случая присутствовать при его беседах с преступниками, если у меня выпадало свободное время. Он в свою очередь никогда не отказывал мне в этом, и должен сказать, что если впоследствии, уже будучи начальником сыскной полиции, я умел добиваться признания там, где мои помощники совершенно терялись, то этим я целиком обязан Келчевскому. С десяти слов он умел поставить допрашиваемого в противоречие с самим собою, загоняя его совершенно, и у сбитого с толку добивался наконец правдивого рассказа. Так и тут. Разоблачение шайки делалось быстро, роли каждого определялись тотчас, преступления устанавливались, вещи отыскивались. В тот самый раз, о котором я рассказываю, он допрашивал Крюкина, старого рецидивиста. Окончив допрос, вдруг сказал ему: — Плохо твое дело, я бы, пожалуй, помог тебе, если бы и ты нам соответственно… Лицо Крюки на оживилось надеждою. — Как, ваше благородие? — Где, с кем сидишь? — Нас много. Восемь! — А Иванов с тобой? — Душитель-то?.. Я чуть не подпрыгнул от радости, но Келчевский сохранил полное спокойствие. Он кивнул и сказал: — Он самый! Дознай у него, скольких он удушил и с кем… Крюкин покачал головою. — Трудно, ваше благородие! Дивствительно, говорил, что душит и вещи продает, а больше ничего. Мы его даже спрашивали: как? А он выругался и говорит: я шутил. — Ну, а ты узнай! — сказал ему Келчевский и отпустил его. — Значит, наша правда! — воскликнул я, едва грабителя увели. Келчевский засмеялся: — Наша! Я давно это чувствовал, да конца веревки в руках не было. А теперь все дознаем. — Вызвать Иванова? — Непременно! И он тотчас написал приказ, чтобы ему отпустили из тюрьмы Иванова. Через полчаса перед нами стоял этот Иванов. Нагло улыбаясь, он отвесил нам поклон и остановился в выжидательной позе. — Ну, здравствуй, — сказал ему ласково Келчевский. — Что, сидеть еще не надоело? Этот допрос происходил 2 апреля, и, значит, Иванов сидел уже без малого три месяца. Он передернул плечами. — Известно, не мед, — ответил он. — Ну, да я думаю, что господа начальники и смилостивятся когда-нибудь. Келчевский покачал головою: — Вряд ли. Суди сам, Петров говорит, что ты душил извозчиков, а я тебя вдруг отпущу! — Петров?! Ах, он… — воскликнул Иванов. — Что Петров, — продолжал Келчевский, — ты и сам говоришь то же… — Я? — Ты. Крюкину говорил, Зикамский и Ильин тоже слышали. Хочешь, позову их?.. — Брешут они. Ничего я такого не говорил. — Позвать? — Зовите. Я им в глаза наплюю… — А что от этого? Все равно сидеть будешь. Поймаем еще двух-трех, поверь, они дураки не будут — все на тебя наклепают. Благо уже сидишь, Петров-то все рассказал… Иванов стал горячиться: — Что рассказал-то? Что? — Сказал, что вещи продавали… — Ну, продавали, а еще что? |