Онлайн книга «На секретной службе Его Величества. История Сыскной полиции»
|
— Меня не поймают… — Это почему? — Потому один буду работать. — И хуже. Обществом куда способнее! Тебе найдут, тебе укажут. Действуй! А там и вещи сплавят, и тебя укроют… Нет, одному куда хуже! Ты вот с вещами… а куда идти? Иди к Павлу. Ты с ним сдружись. Польза будет! — А тебе есть польза? — спросил я смело. Он усмехнулся: — Много будешь знать — скоро состаришься! Походи к нему, увидишь. Ну, я в сторону! Мы дошли до Обводного канала. — Прощай! — Если что будет али ночевать негде, иди к Павлу! — Ладно! — ответил я и, простившись, зашагал по улице. Мишка скрылся в доме Тарасова. Я нарочно делал крюки, петлял на Сенной и потом осторожно юркнул в свою Подьяческую, где тогда жил. Умывшись и переодевшись, я прямо прошел в Нарвскую часть, где Келчевский встретил меня радостным известием о командировке. Я засмеялся. — Пока что я и до командировки половину знаю! — Да ну? Что же? — Это уж потом! — сказал я. — Вернемся, сразу последу пойдем. — Отлично! Ну а теперь когда же едем и куда? — В Царское! Хоть сейчас! — Ишь какой прыткий! А Прудников? — Ну, вы с ним и отправляйтесь, а я сейчас один, — решительно заявил я. Келчевский тотчас согласился. — Где же увидимся? — А вы прямо в полицейское присутствие. Я туда и заявлюсь! — С Богом! Келчевский пожал мне руку, и я отправился. Поездка в Царское оказалась для меня совершенно пустым делом. Я захватил с собою шустрого еврея, Ицку Погилевича, который служил в городской страже, и с ним вместе оборудовал все дело часа в два. Взяв из полиции городовых, я прямо явился к содержателям извозчичьего двора, Ивану и Василию Дубовецким, и, пока их арестовывали, мой Ицка успел отыскать и лошадь, и упряжь, проданные моими арестантами. Я отправил Дубовецких в часть, а сам с Ицкой и двумя стражниками поскакал в Кузьмино к крестьянину Тасину и опять — без всякого сопротивления — арестовал его, а Ицка разыскал двое саней и полушубок со следами крови. Мы привезли и этого Тасина, и все добро в управление полиции, и, когда приехали Келчевский и Прудников, я им представил и людей, и вещи, и полный отчет. Как сейчас помню изумление Прудникова моей быстроте и распорядительности, а Келчевский только засмеялся. — Вы еще не знаете нашего Ивана Димитриевича! — сказал он. Я в ответ на эти похвалы указал только на своего Ицку, прося отличить его. Между прочим, это был очень интересный еврей. Как он попал в стражники, я не знаю. Труслив он был как заяц. Но как сыщик — незаменим. Потом он долго служил у меня, и самые рискованные или щекотливые расследования я всегда поручал ему. Маленький, рыжий, с острым, как шило, носом, с крошечными глазками под распухшими воспаленными веками, он производил самое жалкое впечатление безобидной ничтожности и с этим видом полной приниженности проникал всюду. В отношении же обыска или розыска вещей у него был прямо феноменальный нюх. Он, когда все теряли надежду найти что-нибудь, вдруг вытаскивал вещи из трубы, из-за печки, а один раз нашел украденные деньги у грудного младенца в пеленках! Но о нем еще будет немало воспоминаний… Келчевский и Прудников, не теряя времени, тотчас приступили к допросу. Первым вызвали Тасина. Он тотчас повалился в ноги и стал виниться: — Пришли двое и продают. Вещи хорошие, и дешево. Разве я знал, что это грабленое! — А кровь на полушубке? — Они сказали, что свинью кололи к празднику, оттого и кровь! — А откуда они узнали тебя? — Так пришли. Шли и зашли! — Ты им говорил свое имя? — Нет! — А как же они тебя назвали? Идите, говорят, к Константину Тасину. А? Он делал глупое лицо. — Спросили кого-нибудь… — Так! Ну, а ты их знаешь? — В первый раз видел и больше ни разу! Прудников ничего больше не мог добиться. Тогда вмешался Келчевский. — Слушай, дурень, — сказал он убедительным тоном, — ведь от твоего запирательства тебе не добро, а только зло будет! Привезем тебя в Петербург, там тебя твои же продавцы в глаза уличат да еще наплетут лишнего. И мы им поверим, а тебе нет, потому что ты и сейчас вот врешь и запираешься. Тасин потупился. — Иди! Мы других допросим, а ты пока что подумай! И Келчевский велел увести Тасина, а на смену ему привести братьев — по очереди. Первым вошел Иван Дубовецкий. Высокий, здоровый парень, он производил впечатление красавца. — Попутал грех, — сказал он, — этих самых Петрова да Иванова я еще знал, когда они в бегах тут околачивались. Первые воры, и, сказать правду, боялся я их: не пусти ночевать — двор спалят, и пускал. Ну, а потом они, значит, в Питер ушли, а там стали мне лошадок приводить, и задешево. Я и брал. С одной стороны, ваше благородие, дешево, а с другой — опять, и боялся я их, — чистосердечно сознался он. — Знали вы, что это лошади от убитых извозчиков? Он засмеялся. — Смекал, ваше благородие, а спросить не спрашивал. Боязно. Раз только сказал им: «Вы, братцы, моих ребят не замайте!» Они засмеялись да и говорят: «А ты пометь их!» Только и было разговора! Его отослали и вызвали его брата. Совершенная противоположность Ивану, Василий был слабогрудый, бледный, испитой парень. Он тяжело дышал и упорно кашлял глухим кашлем. — Ничего не знаю, — сказал он, — брат всем делом владеет, а я больной, на печи лежу. — Знал ты бродяг Петрова и Иванова? — Ходили такие. Раньше даже ночевали у нас, брат очень опасался их. Мы снова позвали Тасина. Слова Келчевского, видимо, оказали свое влияние. — Припомнил я их, — сказал он сразу, как вошел. — Петров один, а другой Иванов. Петров тоже и не Петров, а беглый какой-то… Познакомился я с ними, когда они в Царском жили, а потом ушли в Питер и оттуда мне вещи привозили. Их там шайка целая. Всех-то я не знаю и никого не знаю, а только главное место, где они сбираются, — это будки на шоссе. — Девять и одиннадцать? — спросил я. — Славинского и Сверчинского? Тасин тотчас закивал головою: |