Онлайн книга «Отключай »
|
– Ну вот. Я ему это и сказала. – Что сказала? – Что если у него такие желания, то нам не по пути. Ала покупает билеты на японский искусственный пляж. Как там она говорит? Не один, так другой? Она может выбирать из трехсот других Рокасов. – Ты уже подумала? – спрашиваю у нее. – О чем? – О другом. О совершенном доноре для своих детей. Она знает, что это шутка, но отвечает с самым серьезным видом: – Ну конечно. В ту самую минуту, как мы расстались. * * * Мокрый. Мокрый. Мы знаем, что у нас нет ощущений. Нет того, что было у предков. Равновесия, например. Рокас зашатался, вылезая из душевой кабины. У Алы кружится голова, когда она смотрит на ветки деревьев. Предки не придавали этому значения. Не придавали значения тому, как много у них есть. Они развивали технологии, стремились к тому, чтобы постепенно все стало таким, как теперь. Их ум был движущей силой. Это они постарались, чтобы мы создали такую систему, какую имеем. Мантас не поверил бы, что я могу так поступить. Пробежав круг, я поискала камешек и – вот он, конец света, которого так боялись предки! – сунула его в рот. И что? А ничего. Я ничего не почувствовала. На языке – все та же резиновая масса, никакого вкуса, никакой текстуры. Выплевываю камешек. Как мне от нее избавиться? Но и тогда… Что с того? Мантас все хуже себя чувствует и больше не хочет со мной встречаться. Вот и прекрасно, что не хочет, мне надо сосредоточиться, побыть одной. Хотя у меня намного реже кружится голова, когда мы с ним вместе, мне нравится быть одной. Те тысячи друзей – не в счет. – Ты опять слишком часто отключаешься, – упрекает меня Ала. – Терапия тебе не помогает. – Не тебе решать. – Это звучит негативно. Ужасно? Бессмысленно? Мне хочется ее подразнить, но не хочется себя выдавать – а вдруг удастся осуществить Инин план? – Мы с Рокасом испытывали микросхему, – рассказывает Ала. – Он видел у меня на стене, куда я перемещаюсь, что делаю. Траектория обозначается зелеными точками. – Где ты перемещалась? По своей комнате? – не удержалась я. Ала не замечает моей язвительности. – Я обошла несколько магазинов, побывала в парке и в еще одном торговом центре. Потом на твоем стадионе и на других семи стадионах. Микросхема фиксирует каждое движение, температуру тела, частоту дыхания, количество гормонов в организме, кровяное давление. – Хорошо еще, что она мысли не сканирует. – Смейся-смейся, ведь и тебе скоро ее вошьют. – Как ты выдержала? – Что выдержала? – Как ты не устала? После такой беготни Ала должна была пыхтеть, как в стародавние времена выброшенный на берег кит. – У меня же сегвей. И правда. Я про него забыла, потому что сама им почти не пользуюсь, даже в магазин хожу пешком. С этой электрической штукой на колесах еще и не такое возможно. Я почти жалею о ней. Хотя мы с Алой совсем разные, но мы с ней столько проболтали – больше, чем с любым из почти тысячи моих друзей. Если я отключусь, как Мантас, мы больше никогда не увидимся. – А может, организм ее отторгнет. – Не отторгнет. Микросхему создают для каждого в соответствии с его ДНК. – Но ведь во время операции… – Теперь во время операции все будет хорошо. Не будет никакого отторжения. – Значит, и никаких бракованных людей. – Никаких бракованных людей. Можешь себе представить, как далеко мы шагнули? Помолчав, она спрашивает: – Ты чем занимаешься? С тобой разговариваю, хочу ответить я. Так мне говорит Мантас. С тобой разговариваю, и больше ничего. А вот от Алы такого не услышишь. И ей этого не понять. Ни малейшей возможности отторжения. Своя ДНК. Я уже начинала жалеть, что с Алой, может, придется расстаться, а теперь разозлилась. – Ала, – говорю, – ты не жалеешь о том, что не знаешь брата? – Какого еще брата? А, того? Я его даже братом не считаю. – И никогда не задумывалась, где он? – А где он может быть? Он в другом месте, и у него есть социальные родители. И знаешь что? Таких, как он, больше не будет. Их не останется. – Почему их не должно остаться? – А что им делать? От них даже предки избавлялись. – Может, еще от кого-нибудь надо бы избавиться? – предлагаю я Але. – От всяких упертых. Не сердись, но взять хотя бы Дану. Что делать ей и таким, как она, которые упорно не хотят пересадить себе глаза? Когда Ала родилась, система уже существовала. Ну вот. Не Ала придумала систему, и не Ала определяет, каким людям здесь нечего делать и каких не должно остаться. Но она до того позитивно к этому относится, что мне становится нехорошо. Как мне ее снять? А потом? Куда ее девать потом, когда сниму? Куда Мантас дел свою оболочку? Сажусь в ускоритель, отключаю все кнопки и пытаюсь содрать оболочку. Почему в ускорителе? Может, потому, что ускоритель напоминает мне процедурный кабинет. А может, потому, что, закрывшись в ускорителе, нарушать безопаснее. Не знаю, с какого конца начать. Так и не спросила Мантаса, как он ее снял. Почти тысяча – ноль. В пользу оболочки. Мантас говорит, что ему плохо, и ничего не объясняет. Все еще не хочет встречаться. Вот и доказательство, что в том, чтобы жить без оболочки, ничего хорошего нет. Но ведь не обязательно, сняв оболочку, и дальше жить без нее. Сниму, посмотрю, как там без нее будет, и снова натяну. А если нет? Если натянуть не получится? Тогда придется проситься в процедурный кабинет. Наверное, такой поступок будет приравнен к преступлению. Я могу только гадать, потому что никто так не делал. – Почему мы живем в оболочке? – спрашивала я маму в пятом и шестом классе, а потом все реже. – Потому что она защищает нас снаружи и изнутри, – отвечала мама. Потому что она настраивает нашу гормональную систему. Выравнивает уровень кортизола, адреналина, тестостерона и эстрадиола. Чем дальше, тем меньше я расспрашивала про оболочку, но продолжала бегать, и меня по-прежнему тянуло к живым людям и живой еде. Теперь эти вопросы вернулись. |