Онлайн книга «Москитолэнд»
|
Ветеринар, которую (как я предпочитаю думать) мы вырвали прямиком с операции, а не с какого-нибудь ритуального жертвоприношения в окружении кучи кровожадных миньонов из недр ада, переводит взгляд на Уолта. Я смотрю ей в глаза, и они постепенно озаряются пониманием. «Да, – хочу сказать я. – Мы привели человека. Пожалуйста, не разделывай нас на фарш». Наверное, лица у нас очень говорящие, потому что ветеринар оглядывает свою одежду. – Ой, простите, – смеется. – Присаживайтесь, ребята. Я сейчас приведу себя в порядок и вернусь. Мы усаживаем Уолта на стул. Он все еще стонет, но, к его чести, уже на порядок тише. Я устраиваюсь рядом с Беком и поворачиваюсь к нему. – Я видел это в серии «Сайнфелда», – говорит он, избегая зрительного контакта. Я молчу. Бек пожимает плечами: – Забудь. Ты, наверное, слишком молода. – Для чего? Повторного показа? Я смотрела «Сайнфелд», чувак. – Ну а смотрела эпизод, когда Крамер нашел собаку, которая кашляла в точности так, как он сам? Я наклоняю голову, сдерживая улыбку, и мгновение мы просто смотрим друг на друга. – Что ж… полагаю, мне в данном случае лучше всего молча насладиться идиотизмом этой фразы. Теперь Бек сдерживает улыбку: – Аналогично. Мы вместе сдерживаем улыбки, молча наслаждаясь идиотизмом нашего диалога. Я скрещиваю руки на груди: – И вообще, я все еще на тебя злюсь. – За что? – За что? – передразниваю я. Вскоре ветеринар возвращается, и если раньше я ее боялась, то теперь я в ужасе. Ее волосы распущены – идеальные волны цвета кофе. Хирургическую одежду сменили фиолетовая приталенная блузка с гигантским бантом на шее, черная плиссированная юбка – не слишком, но достаточно короткая – и пара балеток. На отмытом от крови животных лице такое естественное «давай-дружить» выражение, которое может оценить только другая женщина. Ну и ослепительная улыбка. Улыбка, направленная на Бека. – Прошу прощения, – говорит ветеринар, обходя стойку администратора. – Я делала экстренную спленэктомию семилетнему лабрадору, после того как опухоль, вероятно вызванная гемангиосаркомой, разорвала селезенку. У бедняги был раздут живот, побелели десны и… В общем, селезенку надо было удалять, и порой, когда ее вынимаешь… – она сжимает и резко разжимает кулаки, не забывая про звуковые эффекты, – кровь… повсюду. Гляжу на Бека и делаю мысленную зарубку придумать какой-нибудь тайный знак для подобных сложных ситуаций в будущем, ну типа «вытащи меня отсюда». Словно прочитав мои мысли, Бек встает: – Что ж, мы не хотим мешать. Кажется, у вас дел по горло. – О, собака умерла. – Ветеринар перебрасывает волосы через плечо. – Вы не помешали. Кстати, я доктор Кларк. Или просто… Мишель, если хотите. Мгновение все молчат, а потом, заставив всех вздрогнуть, раздается тихий голос Уолта: – Ваша собака умерла? Мальчишка своей слепой наивностью способен разрядить даже самую странную ситуацию. – Мишель, – бормочет Бек, – это Уолт. Кажется, у него пищевое отравление или вроде того. А больница из-за Дня труда закрыта… Уолт, будто парализованный присутствием этой девушки, все еще слегка горбится на стуле. – Ты очень, очень хорошенькая, – говорит он и указывает на ее обувь: – Блестящие туфли. – Затем на лицо: – Блестящие зубы. – Он опускает руку и кивает: – Мне нравится твой блеск. Доктор Кларк улыбается, склонив голову, и, проклятие, даже ее улыбка сочится уверенностью. Опустившись на одно колено, она кладет руку Уолту на плечо: – Это так мило, солнышко. И мне очень жаль, что ты себя плохо чувствуешь. Что болит? Он касается пальцами головы: – Теперь почти все правильно, кроме головы. Голова болит. Доктор Кларк смотрит на Бека, словно я не сижу рядом с ней: – Рвота, диарея, то и другое? – Мм… ни того ни другого, – отвечает он. – Да ладно? – Она замеряет Уолту пульс, затем встает и помогает ему подняться. – Идем, солнышко. Ребята, мы скоро. Чувствуйте себя как дома. – И пахнешь ты блестяще, – говорит Уолт, исчезая с доктором в дальней комнате. Бек падает на стул рядом со мной, откидывает голову и закрывает глаза: – Я измотан. – Вполне нормально после ночи в грузовике. – Мим, не знаю, какие мои слова тебя расстроили, но прости. От этих слов становится неловко. Он ведь просто присматривает за нами, тут не за что извиняться. Я думаю о том, что Бек сказал в ресторане, мол, я пытаюсь понять, где мой дом. И он прав, так и есть. Но дело не только в этом. Я всегда искала своих людей и всегда тщетно. В какой-то момент, не знаю, когда именно, я ушла в себя, приняла одиночество. Свернулась в клубок и смирилась с жизнью, наполненной наблюдениями и теориями, что на самом деле и не жизнь вовсе. Но если мгновения единения с другими людьми столь редки, то как я оказалась так глубоко связана с Беком и Уолтом? Почему за два-три дня у нас с ними сложились более крепкие отношения, чем с кем-либо еще за мои шестнадцать лет? Мы всю жизнь бродим по склонам холмов, прочесываем четыре стороны света в отчаянных поисках одного-единственного, что б его, своего человека. И наверное, отыскав его, мы находим свой дом. Слова Бека в ресторане засели так глубоко, потому что… – Я не знаю, как с тобой попрощаться. – Он открывает глаза, так и упираясь головой в стену. – Знаю. На мгновение воцаряется тишина, пока я пытаюсь сформулировать эту невозможную фразу: – Может, это просто не должно быть… твердым «прощай», понимаешь? – А каким, жидким? – Ну да. Я предпочитаю жидкие прощания твердым. Бек улыбается, зевает, потягивается: – Что ж… полагаю, мне в данном случае лучше всего молча насладиться идиотизмом этой фразы. Боже, так бы его и съела. – Аналогично, – говорю я. Снова закрыв глаза, Бек чуть сдвигает голову и одним уверенным движением хватает меня за руку. Даже с закрытыми глазами он знает, где меня найти. Я хочу плакать по тысяче причин. И смеяться – по тысяче других. Этой мой идеальный баланс, точка, в которой мы с Беком можем молча наслаждаться идиотизмом фраз друг друга и всяким таким. Это исключительный момент ясности между двумя людьми, и, редок он или нет, я своего не упущу. Я набродилась по склонам холмов. Прочесала все стороны света. И нашла своих людей. Господи, я почти себе завидую. Удерживая руку Бека на своих коленях, я набираюсь смелости, о которой и не подозревала, и кладу голову ему на плечо. |