Онлайн книга «Распутницы»
Он вошёл на кухню, ожидая увидеть Машку, смотревшую телевизор, но телевизор бубнил сам по себе — на кухне внучки не было. Андрей Андреевич налил в высокий стакан вишневого сока из пакета, немного разбавил его водой, чтобы не был таким терпким, жадно выпил несколькими глотками, пошёл в зал. Машка сидела за компьютером и читала его рукопись о распутной баронессе. Машка обернулась, словно оправдываясь, пояснила: — Пока ты гулял, решила полюбопытствовать, что ты пишешь. Ну, дед, ты извращенец! Это заявление внучки поразило Андрея Андреевича и заставило улыбнуться. Он медленно опустился на диван, сказал с напускной суровостью: — Это ты так деда родного величаешь?! — А как ещё тебя величать после чтения твоего опуса? Андрей Андреевич решил прилечь. Устраиваясь, снова усмехнулся: — Дожил, внучка старым извращенцем зовёт. — Не старым, а просто извращенцем. Такое накатал, уши у меня покраснели от выкрутасов твоей баронессы. Глядя в потолок, Андрей Андреевич пояснил: — Я хотел денег подработать, чтобы ты себе свадьбу нормальную справила! — Да? Здорово! Ты самый великий извращенец планеты, дедуля! Я тебя очень люблю! А что дальше не пишешь? Андрей Андреевич со вздохом солгал: — Плохо себя чувствую… Какое теперь имеет значение, будет он писать или не будет? Что бы он ни написал — это никому не нужно. Никому. — Что отец про меня сказал? — спросила Машка, ожидая услышать что-нибудь нервное или гневное. — Ничего. Ответ деда поразил её. Она уточнила обиженно: — Про меня не спросил? — Ни слова. — Вот гад! Наутро, еле продрав глаза после бессонной ночи, Геннадий решительно взялся за дело — он повёл наступление по всем фронтам. Своего помощника Реброва вместе с Одоевой Геннадий отправил к вилле Ондатра следить во все глаза: кто въезжает, кто выезжает из бандитской «малины»; особенно было указано уцепиться за новенький БМВ с номером 666 и проследить его водителя. Что Саша Семёнов появится у Ондатра, сомнений не возникало. Сам же взял скоросшиватель с делом Игошина и направился в СИЗО на «беседу» с преступником. Каузина сегодня на работу не вышла, позвонила, что «приболела». Геннадий не настаивал — пусть отлежится, вчерашнее разоблачение обрушилось на неё сокрушающим молотом. Игошин сидел на стуле, сверля взглядом пол. Раскаиваться и признаваться во всех грехах он, как и прежде, не собирался. — Будем молчать? Геннадий просматривал всё, что имелось на Игошина. Справки с места жительства, объяснительная родителей, с места работы… Работал Игошин продавцом в мебельном магазине, но был нерадив, и его держали лишь благодаря родственным связям — владелец магазина приходился ему тридесятым дядей. Самойлов Иван (застреленный подельник Игошина) работал в компьютерном салоне. Далее следовало описание задержания преступников. Угнанную «девятку» тут же вернули владельцу — преступники позаимствовали её с автостоянки у старого универмага. Пистолеты «ПМ», изъятые у Игошина и Самойлова, были чистые — ранее из них не убивали, номера на пистолетах были сбитые, и, откуда они пропали, выяснить ещё не удалось. Это всё. Геннадий вздохнул. Конечно, Игошину впаяют приличный срок за убийство полицейского — доказывать его вину не требуется. Но что было в сумках, которые он и Самойлов спрятали? Почему они неслись по городу во весь опор, чем и привлекли внимание ГИБДД? А главное, зачем Игошин Ондатру? Каузина удивилась, услышав, что Ондатру нужен Игошин, — ей велели лишь следить, чтобы Геннадий не лез в дело Игошина. Скорее всего, Каузина никогда не видела Игошина и Ондатра вместе, но это он потом прояснит. Хотя Каузина, вернее всего, мало кого знала из организации Ондатра, как и о ней знали лишь редкие посвящённые. А ключ к решению дела именно в последнем: зачем Игошин Ондатру? Версия о товаре в сумках лишь предположение Геннадия. А как на самом деле, знают только Игошин и Ондатр. Но Игошин молчит, а Ондатр недосягаем в своей вилле-крепости. — Игошин, почему вы не идёте навстречу следствию? — устало спросил Геннадий. Он чувствовал, что его усилия разговорить преступника пойдут прахом. — Зачем? — То есть? — Зачем идти вам навстречу? Всё и так ясно — угнал машину, убил мента. Судите и везите на зону. Что вам ещё надо? — Но это не всё. Игошин ухмыльнулся: — Если вы решили, гражданин следователь, прицепить мне в довесок пару ваших зависших дел, — ничего не выйдет. — Вы очень самоуверенны. — Хотите сломить меня угрозами? — Какие угрозы? Я говорю с вами предельно корректно. Просто любопытно мне, почему вы неслись под сто двадцать километров в час на угнанной «девятке»? — Испугались. — Кого? — Не кого, а что. Угнали и перепугались, что догонят. Геннадий улыбнулся. А он наглый малый. Ещё шутит. Чувствует себя достаточно уверенно. Конечно, его по-настоящему не «ломали» — не обливали холодной водой, а после не сажали в ледяной бетонный карцер, не били по зубам и почкам, не пинали в яички, не подсаживали к уркам. Его «берегли». И он, побыв здесь, в камере предварительного следствия, вдруг решил, что все описанные в коммерческих книжонках ужасы «полицейских застенков» — лишь плод воображения жадных до гонораров писак. — А где вы взяли пистолеты? — Нашли. — Где? — Не помню. Шли, шли — и нашли. Нашли, удивились и тут же решили похитить старую «девятку». — Что вы с ней собирались делать? — Ничего. Обидно всю жизнь было — у многих молодых людей есть машины, а у нас — нет. Собирались покататься, а потом вернуть машину на место, а пистолеты сдать в полицию. — Почему вы убили полицейского? Почему так ожесточённо сопротивлялись при задержании? — Всё от испуга. От ужаса. И я, и Ванька с детства милиции боимся. Теперь — полиции. Я себя не контролировал, стал почти безумен. — Невменяем, — поправил его Геннадий. — Правильно. Само получилось… Почему вы ничего не записываете, гражданин следователь? — А что записывать? — Как что? Я вам чётко объясняю — при моём задержании я был невменяем, в состоянии психического аффекта, вызванного страхом перед полицией и перед пенитенциарной системой вообще. Я не соображал, что делал. — Игошин, если я запротоколирую эту лабуду и подошью ее в ваше дело, вас на зоне росгвардейцы задавят. Или ещё хуже — переведут в опущенные. Все годы заключения вы будете отверженным и униженным, пассивным гомосексуалистом, спать только на полу под нарами, а ближе к окончанию срока вас повесят или кастрируют, и вы умрёте от потери крови… |