Книга Токсичный роман, страница 31 – Хезер Димитриос

– Не могу поверить, что он заставляет меня это делать, – бормочу я себе под нос.

Я понимаю, что ты приглашаешь меня на выпускной. То есть это ясно, первая подсказка «Пойдешь». И вместо цветов или, может, песни – эй, ты ведь рок-звезда, почему бы не песня? – Я получаю прогулку в стиле чертова пингвина.

Школа кишит учениками. Библиотека на другой стороне кампуса. Зная, что ты смотришь на меня, я чувствую себя еще более застенчивой. Я буду выглядеть как идиотка перед тем самым человеком, которого пытаюсь впечатлить.

Я распускаю хвостик и пытаюсь спрятать свое лицо за волосами. Я смотрю на землю и начинаю идти, как пингвин, качаясь из стороны в сторону, словно Чарли Чаплин.

Пингвины не быстрые. Когда я добираюсь в библиотеку, я уже вся вспотела, а лицо десяти оттенков красного.

Питер стоит возле стеклянных двойных дверей и начинает хохотать настоящим сценическим смехом, когда видит, как я с трудом пробираюсь к нему. Из всех людей, кто мог стать свидетелем моего пингвинизма, ты выбрал самого язвительного придурка из всей компании.

– О боже, это бесценно! – кричит он, снимая меня на телефон. Отлично, он запостит видео с моим унижением, и весь мир это увидит.

Я просто качаю головой и молюсь, чтобы никто другой не рассмотрел мое лицо.

Питер передает мне следующую бумажку, но только после того, как я прошу ее голосом мистера Пингвина, который, как он говорит мне, высокий и снобский. По следующей подсказке я понимаю, что ты заставишь меня попотеть.

«Вползи на четвереньках в театральный класс и гавкни как собака во время обеда. Кто-то даст тебе следующую подсказку».

Когда я добираюсь до театрального класса, мой живот превращается в комок нервов. Я не уверена, должна ли я злиться на тебя. Ты же знаешь, какой я интроверт. Но ты все время говоришь мне, что нужно учиться жить свободно. Если бы я могла больше походить на тебя: высунуть голову из окна машины, чтобы ветер дул мне в лицо, кричать шекспировские монологи на футбольном поле во время физкультуры.

Но это просто не я. Я недостаточно хороша такой, какая я есть?

Я кидаю рюкзак на пол и становлюсь на четвереньки. Всегда, думаю я, есть что улучшать.

– Какого хрена ты делаешь? – спрашивает Лис.

– Тебе лучше не знать, – говорю я.

Я ползу. Я гавкаю.

Мне хочется плакать.

Нат выглядит так, словно готова убить кого-то.

– Это глупо, – говорит она, ни к кому конкретно не обращаясь.

Райан бежит ко мне. Наклоняется. Он ухмыляется, но в его глазах есть что-то еще – проблеск сочувствия, которое он не может подавить.

– Подсказка номер три, – тихо говорит твой бас-гитарист.

Вижу ли я в его глазах жалость? Не могу сказать отсюда. Я так долго смотрела только в твои глаза, изучая их язык. Я не понимаю, что начала видеть себя так же – твоими глазами. Только твоими глазами.

Я разворачиваю бумажку.

«Спой гимн страны на улице возле класса, где проходит твой шестой урок. Кто-то даст тебе следующую подсказку».

Я так и делаю. Я делаю все, и к концу дня мне хочется изменить свое имя и переехать жить в Гватемалу – убраться как можно дальше отсюда. Оно того стоит, говорю я себе, когда ты подходишь к моей последней классной комнате с бумажкой в руке. Ты достаешь гитару, и внезапно все ребята с тобой – твоя группа и все, кто оказались рядом, – вы поете панк-версию «My Girl».

Когда ты заканчиваешь, полшколы аплодируют импровизированному концерту, и ты крепко обнимаешь меня.

– Я так горжусь тобой за то, что ты сделала всю эту безумную хрень. Ты, должно быть, действительно любишь меня. Я боялся, что ты сдашься.

Я прячу лицо у тебя на шее, совершенно смущенная.

– Ты что, проверял меня?

– Я бы не сказал так… – ухмыляешься ты. – Но ты прошла проверку.

– Гэвин!

– Не злись, я люблю тебя! Мы идем на выпускной! – Ты целуешь меня прежде, чем я успеваю сказать что-то еще.

Твои губы прижаты к моим, твоя песня все еще звенит в ушах, и я забываю, что не сказала «да», что все это – танец, мы – предрешенный результат. Ты сказал мне быть твоей девушкой. Ты не ждал моего ответа по поводу выпускного. Я отдала тебе сердце на чертовом серебряном блюдечке, и ты съел его, кусочек за кровавым кусочком.

Ты отдаешь полицейскому свое удостоверение. Снова.

Мы еще даже не приехали на танцы.

– Ты там слишком ушел в сторону, сынок. Ты пил?

Мое лицо становится красным как свекла, и я тону в своем бальном платье, на выборе которого ты настоял («Я знаю, что смотрится на тебе лучше всего. К тому же, – добавил ты с дьявольской улыбкой, – мне нужно убедиться, что его легко снять»).

Ты не дал мне купить его. Думаю, ты слышал, как я говорила девочкам, что мне нужно отработать дополнительные смены в «Горшочке», чтобы покрыть расходы на бал. Это платье длиной в пол – ты сказал, что суперузкие и короткие платья для проституток, которые хотят заставить своих парней ревновать. В зависимости от освещения мое платье отсвечивает розовым, оранжевым, золотым. Мне хочется спрятаться под ним, превратить его в форт. Моя рука касается ожерелья, которое ты подарил: переплетающиеся ленточки с нанизанными бусинками, подходящими к моему платью.

– Нет, я не пил, сэр. Клянусь жизнью мамы, – говоришь ты. – Моя девушка… Э-э-э…

Я наклоняюсь вперед к окну и улыбаюсь офицеру самой очаровательной улыбкой из моего арсенала.

– Я поцеловала его, – говорю я. – Просто в щеку, но это очень его отвлекло. Простите. Это не повторится.

Офицер хмурится, видя твой костюм и мою красивую прическу.

– Выпускной бал? – спрашивает он.

Ты киваешь:

– Я двенадцатиклассник. В Рузвельт Хай. И… очень ответственный девственник.

Офицер смеется.

– Хорошо, – говорит он и отдает тебе твои права. – Теперь будьте аккуратнее. – Он смотрит на нас обоих. – И оставайтесь девственниками.

– Такую историю мы расскажем однажды нашим внукам, – говоришь ты, возвращаясь на дорогу.

Я вскидываю брови:

– Нашим?

Уголок твоих губ поднимается:

– Думаю, у нас их будет десять.

Все во мне становится теплым и сладким. Ты хочешь быть со мной всегда, не так ли?

Танцы проходят волшебно. Ты – идеальный джентльмен. На каждой фотографии я выгляжу счастливее, чем когда-либо была: я то смеюсь, то улыбаюсь, то целую тебя в щеку. Во время медленных песен ты тихо поешь мне на ухо; во время быстрых танцев ты прижимаешь меня к себе.

– Как ты это сделала? – спрашиваешь ты.