Онлайн книга «Долгое дело»
|
Он пошел к выходу, обойдя горделивую девушку в дубленке, не утерпевшую, не дождавшуюся морозов… А борьба за эти официальные отношения. За право не быть просителем. За возможность не унижаться. Но тогда… Рябинин выскочил из троллейбуса, окунув ботинки в стылую воду, похожую на жидкий лед. Но тогда получение справки и покупка колбасы — борьба? Тогда отстаивание, казалось бы, личных интересов становится борьбой за государственные. Борьба за себя есть борьба за всех… Отстаивание своей самобытности, утверждение себя может быть борьбой совсем не за себя… А не мельчит ли он это литое слово — «борьба»? Или он запутался? Рябинин стал у входа в городскую прокуратуру, переводя дух. Не шел, не бежал, а дух переводит. Неужели от потока мыслей? За что он сейчас начнет бороться — за идею, за себя, за Калязину? Он перевел дух, открыл дверь и вошел в прокуратуру, отстраняя все беспокойства и страхи. На кой черт. Он ищет смысл жизни — значит, он философ, а философы спокойны… Зональный прокурор Васин молча протянул руку за бумагой и сразу начал читать. Видимо, он пробежал глазами только длинную заглавную строчку: «Постановление о продлении срока следствия…» — Разгадали, как она вызвала ожог? — Нет. — А пожар? — Нет. — А кислое молоко? — Нет. — А часы остановила? — Нет. — Короче, сплошные нули. — Мы знаем, как она лечила быков, и предполагаем, как двигала спичку и шахматы. — А Беспалов говорит, что вы незаменимый работник… И промелькнуло, исчезая… …Незаменимым работником стать нетрудно… Трудно стать личностью… Рябинин не ответил, — ведь что-то в ответ промелькнуло. Зональный прокурор принялся читать постановление о продлении срока следствия. Иногда он ладонью туго потирал крепкую шею, словно на нее кто-то давил или собирался сесть. Через полминуты, через прочитанные полстранички, он поднял на Рябинина свои умные глаза: — Вы сами-то этой телепатии не поддались? — Мне симпатичны люди, верящие в мир таинственного. — Чем же? — Они тоскуют по загадочному, романтике… — Выходит, вам и Калязина симпатична? — Нет, она тоскует не по романтике. — И в телекинез верите? — Дело не в вере, а в способности воспринимать новое. — Ну, а в дух верите? — спросил Васин, затаенно радуясь своей иронии. — В человеческий. — Значит, вы не считаете, что со смертью тела психическая жизнь кончается? — А чего тут хорошего… — И куда, по-вашему, девается наша духовная субстанция, когда останавливается мозг? — А куда девается электричество, когда останавливается динамо-машина? — Оказывается, вы не стоите на материалистических позициях… — Я-то стою, но Калязина меня пошатывает. — Теперь ясно, почему волокитится дело. — Но в бога я не верю. — Рябинин передернул плечами, выруливая на материалистические позиции. — Вам что, холодно? — Да, у вас зябко. И промелькнуло, исчезая… …В мире зябко… Из-за дураков… Васин смотрел на него непереносимо-умными глазами, застеленными неподдельным беспокойством. Рябинин отвел взгляд. На кой черт. Ведь, кажется, знает, что два типа людей — мещане и карьеристы — споров не терпят. Первым эти споры нарушают милый их сердцу покой. Вторых они раздражают своей бессмысленностью: нижестоящему приказывают, вышестоящему подчиняются. Поэтому на кой черт. Да еще стал юморить. И разве он спорит — он перечит. Скажи сейчас Васин, что бога нет, так ведь поперечный Рябинин станет доказывать обратное. — Андрей Дмитриевич, дело не волокитится, я могу показать… Васин облегченно вернулся к чтению, потому что необычный для этого кабинета разговор вывернул его из колеи и он не знал, как быть дальше: принять ли самому какие-то меры, доложить ли начальнику следственного отдела, или обратить все в шутку. Да ведь следователь и верно шутил — в бога не верит. Еще бы верил. Рябинина привлек васинский костюм. Где-то он такой видел. Серый, в беленькую, чуть заметную вермишелевую полоску. Он глянул на свой рукав серый, в беленькую, чуть заметную вермишелевую полоску. У них одинаковые костюмы. Да и рубашки вроде бы одинаковые. И галстуки одного оттенка. Они почти ровесники. Кончили один и тот же факультет. Делают одну и ту же работу… Чем же они отличаются? Очками. Рябинин в очках, а прокурор гладко причесан. — Что вы пишете: «Санитарно-эпидемиологическая станция», «Районный отдел здравоохранения»? «Санэпидстанция», «Райздравотдел»… Рябинин промолчал: долго объяснять, почему он так пишет. — У вас не юридический язык. «Похитила бриллиант, заменив его фальшивым». Совершила хищение бриллианта, путем подмены… Рябинин опять не отозвался. Мелочи, это все мелочи — главный разговор впереди, в кабинете заместителя прокурора города. — «Калязина позвонила измененным голосом…» Вы пишете письмо знакомому или официальную бумагу? — А как надо? — Имея преступный умысел на хищение денег путем мошенничества, будучи способной к изменению голоса, при помощи телефона, используя ротозейство потерпевшего… — И будучи в трезвом состоянии. — Это необязательно. Вот если бы она была в нетрезвом… Васин вернулся к чтению на несколько секунд: — Ну, уважаемый коллега… Тут литературщина на каждом шагу. «Прикинувшись беременной…» — Но ведь коротко и ясно. — А нужно юридически грамотно. Хотя бы так: имея преступный умысел на хищение натуральной шубы из каракуля, имитируя беременность путем помещения под пальто шубы синтетической… Придется переписать, уважаемый юрист первого класса. С такой бумагой к заму я не пойду. Прокурор отодвинул постановление, как отмел. Рябинин взял его, ошеломленный непредвиденным исходом. И промелькнуло, исчезая… …Самые страшные закономерности не страшны, — их можно предвидеть. Страшны случайности, которые падают на голову внезапно, как глыба льда с крыши… Из дневника следователя. Нет юридического языка есть юридические термины. Нет юридического языка, а есть язык канцелярский. И вот мне, русскому человеку, другой русский человек рекомендует не пользоваться русским языком. А я-то мечтаю написать художественное обвинительное заключение… Есть слова, которые у меня вызывают немое восхищение своей меткостью и простотой. «Удобрять» — делать землю доброй. «Простокваша» — молоко, которое просто сквасилось. Попробуй обозначить гриб, который можно есть сырым. Так и скажешь: гриб, который едят сырым. А есть короткое, точное и чуть ласковое слово — «сыроежка». |