Онлайн книга «Сестры зимнего леса»
|
Просыпаюсь от запаха хвои, сосны и шерсти. Сначала мне кажется, что я ещё сплю, пригревшись в объятиях Довида… Довид?! Резко сажусь и обнаруживаю себя в постели. Рядом прикорнул Хёльцель [51], пёсик Майзельсов. Где Лайя? Вся встрёпанная со сна, вскакиваю с кровати. – Лайя! Босиком бегу на кухню и обнаруживаю за столом пьющих чай Майзельсов. – Где моя сестра? – спрашиваю, прекрасно зная, как выгляжу, да ещё в одной ночной сорочке. Входная дверь открывается, впустив в дом морозный воздух. На пороге появляется доктор Полниковский. Пошаркав ногами по половику, входит внутрь. – Ну? Как наша пациентка? – живо интересуется он. – Вы о которой, доктор? О той, что спит, или о мишугене, что пожаловала к завтраку в ночной рубахе? – смеётся Довид. Заливаюсь краской и бормочу: – Вы должны мне сказать, где Лайя… Довид кивает в сторону гостиной. – Там теплее всего, мы топили печь всю ночь. Кидаюсь туда и обнаруживаю Лайю крепко спящей на застеленном диване. Она не шевелится, но немножко порозовела. Хочется подойти к ней, обнять. Однако увидев, что Лайя спит, я вспоминаю о хороших манерах и возвращаюсь на кухню. – Прошу прощения. Я… я испугалась за сестру, – говорю, понурив голову. – Ещё успеешь меня поблагодарить, когда на тебе будет несколько больше одежды, детка, – откликается госпожа Майзельс. – А теперь иди и приведи себя в порядок. Вновь краснею и подхожу к доктору: – Рада с вами познакомиться. Будьте так любезны, подождите. Я хочу узнать о состоянии сестры. – Полагаю, шнекен госпожи Рахиль и чашечка крепкого кофе займёт меня на некоторое время, – улыбается доктор Полниковский. – А пока я осмотрю больную. Надеюсь, ещё одна врачебная консультация никому здесь не надобна? – Нет-нет, доктор, – отвечаю смиренно. – Клянусь, я в здравом уме. Майзельсы откровенно хихикают. По-моему, у меня даже уши побагровели. Неуклюже приседаю в реверансе и возвращаюсь в комнату Довида. Одевшись, спешу в гостиную. Доктор Полниковский беседует с госпожой Майзельс. – А вот и Либа, – говорит он. – Как моя сестра? – Советую тебе получше приглядывать за ней. У неё жар, который способен спровоцировать галлюцинации. Например, девочка может встать и куда-нибудь отправиться в бреду. Постарайтесь её накормить. Дайте немного бульона, чая с сухариками. Иначе, боюсь, она угаснет у нас на глазах. Да, и держите больную в тепле. – И всё? Больше мы ничего не можем сделать? – спрашивает госпожа Майзельс. – Увы, нет. Или температура спадёт и девочка начнёт есть, или… – Нет! Не говорите так! – перебиваю я. – Она обязательно поправится, я уверена. Иначе и быть не может. Я сама буду ходить за ней. – И не ты одна, мейделе. – Мать Довида обнимает меня. – Я тебе помогу. – Спасибо, спасибо вам большое. Вот только… не ошиблись ли мы, перевезя её в город? – Не думаю, что дорога повредила больной, – говорит доктор. Киваю. – Мы справимся, мейделе, – госпожа Майзельс похлопывает меня по спине. – Я не заслуживаю вашей доброты… – Смотрю на доктора, собирающего инструменты в саквояж. – Сколько я вам должна, доктор? – Не глупи, мейделе, – говорит госпожа Майзельс. – Мы уже утрясли этот вопрос. Я всегда хотела дочку. Если у нас… то есть у вас всё сладится… – Она кивает на дверь, в которую как раз входит Довид. – В общем, можешь считать меня своей мамой. «Но у меня есть мама!» – хочется сказать мне. Потом я задумываюсь, невольно сравнивая обеих женщин, и понимаю, что, пожалуй, было бы очень неплохо войти в эту шумную, горластую семью. Матушка всегда благоволила Лайе, между ними была особенная связь, в которой мне места не оставалось. В доме Майзельсов я чувствую себя уютно. Представляю, каково это – жить с Довидом. Собираться всем вместе за столом в шаббес… А затем они узнают, кто я на самом деле. – Я вовсе не это хотела сказать, – настаёт очередь госпожи Майзельс краснеть. – Это, это, – говорит Довид. – Она всегда подразумевает именно то, что говорит. Не дай ей заморочить себе голову, Либа. Мы с госпожой Майзельс смеёмся. – Ну что? В чём дело? Что я такого сказал? – недоумевает он. 56
Лайя Я – в странном месте. Чёрно-белый призрак из снов всё мечется туда-сюда, перебирает простыни и одеяла. Он будто засыпает меня песком, и каждый вздох всего лишь — отсрочка приговора. Вдох, выдох, вдох… Моё дыханье – листья, гонимые позёмкой. Ноги так легки, а руки – невесомы и гибки. Вокруг меня – вихрь перьев. Одеяло на грудь, как камень, давит. Жажда — невыносима. Мне снится лебедь. Он кружит надо мной. Я ж становлюсь твореньем ночи бесплотным, чёрно-белой тенью. То всё белым-бело, то вновь черным-черно. Кто он? Заря несёт с собой лишь новый приступ боли. 57
Либа Следующим утром я встаю чуть свет. Господин Майзельс с сыновьями уходит в синагогу, я же отправляюсь на базар. И обнаруживаю, что пришла слишком рано. Ховлинов ещё нет. Жду, прохаживаясь взад-вперёд. Наконец они появляются. Сначала до меня доносятся звуки Мироновой флейты и монотонные зазывные крики братьев: «Налетай! Покупай!» Сегодня от их воплей мои руки покрываются гусиной кожей, и до самый костей пробирает холодок. Лениво пританцовывая и напевая, Ховлины выходят на площадь. Не поёт один Фёдор. Лицо грустное, словно потерял что-то. Дождавшись, пока они не расположатся за своим прилавком, коршуном налетаю на Фёдора и хватаю его за грудки: – Признавайся, что ты с ней сделал? – С кем? – снисходительно ухмыляется он, но я вижу, как забегали его глазки. – Не юли. С моей сестрой, разумеется. – А что с ней? – Он оттопыривает губу, напуская на себя надменный вид. – Если ты немедленно не признаешься, я… – Ну, и что – «ты»? Что ты сделаешь? – долговязый Мирон кладёт руку на плечо Фёдору. |