Онлайн книга «Гуляйполе»
|
– Ур-ра! – прокричал все тот же студент в синем картузе. Нестор еще дважды сталкивался в толпе с высоким поляком, они улыбались друг другу, и поляк в знак приветствия подносил пальцы к полям выменянной у Нестора шляпы. Но глаза его оставались все такими же пронзительными и холодными. Откуда было знать Нестору этого каторжника? Ничего не говорили о нем и наставники-анархисты. Он был человеком не их политического круга, они ничего о нем не знали. А между тем поляк уже имел известность в России и слыл в польской социал-демократической организации разоблачителем и ликвидатором предателей и провокаторов. Ещё задолго до Бутырки, во время северной ссылки, он многие месяцы и даже годы, стоя перед зеркалом, вырабатывал пронзительность и сверхчеловеческую силу взгляда. Эти двое вскоре забудут о мимолетной встрече, но судьбы их не однажды пересекутся. Имя этого поляка было… Феликс Дзержинский. Нестор толкался в толпе, оглядывался по сторонам. Только теперь он начинал понимать, насколько необычный, невиданный мир окружал его. Дамы, забравшись в автомобиль, стали бросать в толпу цветы. – Успеть бы еще к Таганке! – обеспокоенно сказал стоящий в машине оратор и потянул цепочку часов, выглядывавшую из кармашка френча. В руке его, однако, оказалась не золотая луковица Бурэ, а лишь обрывок цепочки. Он ухватил пальцами нагрудный карман под бантом. – Вот дьяволы! Ни часов, ни портмоне! И когда успели? Шофер, а точнее, сидевший за рулем господин, в котором угадывался офицер, мрачно изрек: – Небольшая жертва на алтарь демократии. Машина тронулась, расчищая себе путь. Невозмутимый шофер в кожаном давил на клаксон. – Пойдемте, Нестор! – позвал Аршинов. – Мне на Брянский вокзал, а оттудова додому… – Как, разве вы не познакомитесь с московскими анархистами? С соратниками? – спросил Шомпер и взглянул на Сольского: – У вас, Зяма, кажется, большая квартира? Может, возьмете Нестора к себе?.. Договорившись с товарищами о скорой встрече, Сольский и Махно пошли по Долгоруковской улице. Шум, крики. Солдаты и студенты тащили упирающегося городового. Лицо его было в крови. Ножны стучали по брусчатке. Саму «селедку» нес студент, он воинственно держал ее над головой, явно побаиваясь этой тяжелой штуки. Вышло солнце, засверкали маковки на храмах Скорбященского женского монастыря. – Ну и как вам все это? – спросил Сольский. – Не знаю… Москва. Я на нее через решетку глядел. Господ много… Мне додому поскорише надо! – Успеете. Осмотритесь, послушайте… – Сольский вытер вспотевшее лицо. – У вас глаза не болят? – спросил он. – Болят. – Это от обилия света. С непривычки. Зайдем? Они зашли в аптеку под вывеской «Иосиф Мильх. Дипломированный оптик. Очки, пенсне, искусственные глаза». Человек в белом халате почтительно склонился перед ними. Под стеклом прилавка были разложены оптические принадлежности, включая и немигающие искусственные глаза. – Гражданин, мы только что из Бутырской тюрьмы, – объяснил Зяма не без гордости. – Глаза в темноте несколько поослабли… яркого света не выносим! – Понимаю-с… Вам лучше с затемненными стеклами. Извольте подобрать! – Провизор выложил на прилавок несколько пар темных очков. Зяма извлек из кармана деньги. – Что вы! – возмутился провизор. – Я не беру денег с людей, пострадавших от царизма. Как можно! Махно примерил очки перед большим зеркалом. Покачал головой, удивленно сказал: – Хмм… Я себя с трудом узнав. Считай, девять годов самого себя почти шо и не видел. Он снимал и вновь надевал очки. Вглядывался в свое лицо. Привыкал к нему. Сольский посмотрел на Махно. Вспомнил подчеркнутую им цитату из лермонтовского «Вадима»: «Этот взор был остановившаяся молния, и человек, подверженный его таинственному влиянию, должен был содрогнуться…» Нестор изучал свое отражение. Морщил лоб, сжимал губы… На московских улицах было полно народа. Простые люди по холодному времени, хоть день и выдался теплый, были одеты кто во что горазд, в основном бедно – сказывалась война. Пальтишки, зипунишки, армяки. Много попадалось солдат, расхристанных, со сбитыми набок повытертыми папахами, растерянных, с изумлением глядящих на офицеров с красными бантами или ленточками. Мелькали в толпе курсистки, гимназистки. На их лицах светился восторг. Ярмарка, а не город! Зяма Сольский и Нестор пробивались сквозь толпу. Свернули в тихий переулок с высокими нарядными домами. – Як тут люди живут? – покачал головой Нестор. – Муравейник!.. – Привыкают… Человек – такая скотина, ко всему привыкает. Зяма остановился у массивного шестиэтажного дома в духе неоготики, парадный подъезд которого сторожил каменный лев. – Ну вот и пришли. – Сольский похлопал каменного льва по загривку: – Здравствуй, Мозамбик! – Вы шо ж, тут живете? – удивился Нестор. – Ну да. Во-он мои окна, – указал Сольский куда-то ввысь. – Какие? – Ну, все… все на пятом этаже. Это не моя, папочкина квартира. – Раз, два… восемь окон, – пересчитал Нестор. – Буржуйска квартира. Не для нашего брата. – Анархическая революция скоро всех уравняет. – Ну, вы идить, а я тут пидожду… на воздухи! – вдруг почти по-украински, немного съежившись, произнес Махно. – Да брось ты, Нестор! Уж чего-чего, а робости я в тебе не замечал! – И, подхватив Махно под руку, Зяма потянул его по ступенькам к входу. Швейцар поздоровался неуверенно, не вполне узнав Зяму. Дальше пошли по широкой нарядной лестнице, застланной ковром, с ажурными литыми чугунными перилами. Гулко звучали их голоса. – То правду говорили, шо ваш папанька – банкир? И шо ж, пожалел грошей, шоб сына из Бутырки выкупить? – Махно перешел с Зямой на «вы». Дом подавлял его. – А я б не принял его помощи. О чем я его заранее предупредил, – гордо заявил Сольский. – А на обеды из трактира гроши у папаньки брали! Там, в тюрьме. – Ну, это другое дело… – От и я тоже до банкирских харчей прилепился, – укорил себя Нестор. – Паскудство это! Они поднялись на нужную площадку, остановились перед богатой дубовой дверью с бронзовой, начищенной до солнечного блеска ручкой и с такой же блестящей бронзовой табличкой с надписью красивой славянской вязью «Евсей Натанович Сольский». – Ты подожди тут минутку, – попросил Зяма Нестора, вращая механический звонок. Дверь открылась, и он вошел в переднюю. До Нестора донеслись радостные восклицания, плач, крики ликования. |