Книга Дневник «Эпик Фейл»: допущены ошибки, страница 17 – Стефан Пастис

[Явное нарушение трудовой дисциплины.]

Четверг, 26 октября

Поход в кино отменяется. Папа уехал в командировку.

* * *

Джимми Уэбер заплатил мне за расследование дела с ТБ. Я сказала, что ничего особенного не сделала, и вернула ему деньги.

[Верни деньги всем клиентам. А потом надень на голову бумажный пакет, чтобы скрыть красную от стыда физиономию.]

Я перерыл весь журнал в поисках моего имени.

Не нашёл. Единственное, что мне встретилось – упоминание Ролло.

И тогда меня осенило! На самом деле этот журнальчик – липа.

Нет, «липа» – не в смысле «дерево». Другая липа, понимаете? Фальшивый документ. Обманка. То есть: любой детектив знает, что если фирма хочет скрыть свои грязные делишки, то заводит двойную бухгалтерию. Подчищенные бумаги – для налогового инспектора и полиции, а вот настоящие…

Зная, что я часто хожу к Ролло в гости, Бензопила нарочно подложила фальшивый журнал в рюкзак. Расчёт её был таков: я прочту его, не найду упоминаний о себе и сделаю вывод, что она никак не связана с пропажей Фейломобиля!

Стало быть, мне нужно лишь найти настоящий журнал. Тот, который выглядит так:

Я просыпаюсь от звуков снайперского огня. Бросаюсь к окну и вижу Молли Москинс, которая обстреливает подоконник мелкими камушками.

– Чего тебе? – спрашиваю я.

– Я подумала, нам надо порепетировать пьесу, – говорит Молли.

Незадолго до этого я пригласил Молли Москинс в офис агентства, чтобы поговорить о пьесе, которую она якобы сочинила. Теперь Молли знает, где я живу.

– Уходи прочь, Молли Москинс. Никакой пьесы на самом деле нет. Мы это уже обсудили.

– Может, всё-таки порепетируем? – спрашивает она.

– Молли Москинс, ты выбрала неудачное время. Я располагаю секретными данными. Мне нельзя стоять на виду, у открытого окна.

Я захлопываю окно и ложусь обратно на раскладушку.

В подоконник глухо ударяет комок грязи.

– Ну чего ещё? – недовольно кричу я, снова распахнув окошко. – Ты наносишь вред имуществу третьих лиц!

– У меня украли туфли! – громко сообщает Молли. – Это проделки международного вора!

И я ей верю. Она стоит в одних носках.

Я хватаю свой рабочий блокнот и делаю пометку: утром завести новое дело.

Тут я замечаю, что Молли что-то прячет за спиной.

Я мгновенно «вычисляю» преступницу. Сперва Молли была в туфлях, а сейчас она без них и при этом что-то прячет за спиной.

Я зарисовываю в блокноте тот предмет, который она сжимает в руке.

– Молли Москинс, немедленно бросай оружие! – приказываю я. – Мы не падём жертвами твоих отвратительных розыгрышей!

Тут из спальни выходит мама и включает в гостиной свет.

– Ты чего разорался? – сердито говорит она.

Увидев, что я стою у окна – притом разбитого, – мама тоже начинает кричать:

– Что вообще здесь происходит?!

– Мы пали жертвами преступного синдиката, – сообщаю я. – Скажи спасибо, ещё легко отделались. Всё могло закончиться гораздо хуже.

– Что ты такое говоришь! – возмущается мама.

– По округе бродит Мелкий Ужас. На цыпочках. Ну, чтобы его не заметили.

– Кто-кто бродит? – переспрашивает мама.

Я молча показываю за окно. Там видны только тёмные кусты.

– Ох, Тимми, я внесла огромный залоговый платёж за эту квартиру. Знаешь, что нам будет за разбитое стекло? Расходы на замену вычтут из суммы залога.

Поразительная неблагодарность!

– Сперва ты без разрешения отдаёшь мой скутер для какой-то там пьесы, потом разбиваешь окно. Когда ты научишься ценить чужое имущество?

Я молча выдерживаю атаку. Что поделать, если гения не признают в собственном доме.

– Кстати, – прибавляет мама, уперев руки в бока, – я тут поговорила с твоим приятелем, Ролло Тукасом.

Только этого не хватало.

– Он приходил вчера, разыскивал какую-то пропавшую вещь из рюкзака. Ну, я заодно и спросила про эту вашу пьесу.

У меня начинает дёргаться левый глаз. Потом правый.

– И знаешь, что он сказал?

Не знаю. Но мысленно горячо поддерживаю своего упитанного друга.

– Он сказал, что в школе не ставили никакую пьесу.

Ложь! Измена! Предательство! Я вскакиваю с ногами на раскладушку и воплю:

Тон мой дерзок, мной движет праведный гнев. А потом я вдруг брякаю: