Книга Алая мантия, страница 56 – Виктория Холт

– Нет, Бласко. Ты был прав, относясь ко мне с презрением. Конечно, ты часто бывал непочтителен, по-детски жесток, не держал своего слова, а может, иногда и воровал. Мне было легко этого не делать. У меня не возникало желания идти туда, куда мне запрещали ходить, дерзить нашим наставникам, прогуливать уроки, списывать задание у брата.

– Ну, если бы ты у меня списывал, то вряд ли получал бы хорошие отметки, – рассмеялся Бласко.

– Мне не составляло труда быть пай-мальчиком. Но я завидовал тебе, Бласко. У тебя было одно качество, за которое я отдал бы все свои: храбрость. Ты был бесстрашен, а я труслив.

– Это потому, что ты был благоразумнее. Я часто едва ли не ломал себе шею. Если бы меня удерживал страх, я не наделал бы столько глупостей.

– Нет, Бласко, я говорю не о твоем легкомыслии. Страх… он представляется мне чудовищем со многими лицами, каждое из которых наполняет меня ужасом. Я трус, Бласко. Я знаю это после стольких лет молитв, знал до того, как стал священником. Я всегда буду трусом. Нельзя спастись от самого себя.

– Ты боишься физической боли, не так ли, Доминго?

– Я боюсь жизни, – ответил он. – Конечно, я боюсь боли, пыток и смерти, но, возможно, сильнее всего я опасаюсь обнаружить свой страх. Он постоянно следует за мной. Теперь я знаю, что стал священником, потому что боялся жизни, потому что верил, будто смогу прожить до конца дней в монастыре и не видеть, что творится за его стенами.

– Тогда почему ты не стал монахом и не присоединился к какому-нибудь братству? Почему ты сделался иезуитом? Если ты боишься…

– Я избран для этого дела. Все, чему меня учили, вело меня к этому. Меня пригласили в общество Иисуса, и… мне не хватило мужества сказать о своих страхах. Будь я смелым, ответил бы: «Нет. Я стал священником, чтобы удалиться от мира с его опасностями». Но в таком случае мне не было бы нужды это говорить.

– Еще не слишком поздно, Доминго. Пойди к твоему исповеднику и скажи, что у тебя на душе.

– Мой духовник – отец де Картахена. Он считает меня избранным для этой работы, а король желает, чтобы я взялся за нее. Картахена слышал, что англичане похитили у меня невесту, поэтому меня особо готовили к такой деятельности. Я верил, что со временем найду в себе силы отправиться в опасное путешествие, но теперь знаю, что готов к этому так же мало, как и тринадцать лет назад.

– Ты собираешься в путешествие за море? Поддерживать католиков в чужой стране?

– Да. Скоро я отбываю в Англию. Я знаю, о чем ты думаешь: там может оказаться Исабелья.

– Исабелья, Бьянка и другие женщины, которых похитили эти негодяи.

– Должен признаться тебе, Бласко. Когда похитили Исабелью, ее отец хотел, чтобы я отправился в погоню вместе с ним. Это было безнадежной затеей, но так бы поступил на моем месте любой мужчина, если только он не трус. А я сбежал, говоря себе, что отправлюсь в Англию, когда буду к этому готов.

– С тех пор прошло тринадцать лет! – воскликнул Бласко.

– Теперь ты понимаешь? Я откладывал это год за годом, придумывая разные предлоги. Но наступает время, когда все оправдания бесполезны. Я должен взглянуть в лицо своему страху!

– Ты будешь ходить из дома в дом, встречать многих людей, говорить с ними. Ты помнишь имя этого пирата? Маш… или что-то в этом роде. Доминго, если ты найдешь ее…

– То найду и способ доставить ее домой. Я верю, что такова воля Божья. Я привезу домой Исабелью. Она сможет уйти в монастырь и тем самым искупить грешную жизнь, которую, несомненно, вела.

Улыбка тронула губы Бласко. – Наша Исабелья вела грешную жизнь? Не могу в это поверить.

– Разумеется, ее к этому принудили.

– Тогда в чем тут грех?

– У тебя странные мысли, Бласко. Раньше я не замечал за тобой такого.

– Я изменился сильнее, чем ты, Доминго. Существуют двое Бласко. Их разделяет мост. Один из них перешел его в ту страшную ночь в Париже, оставив второго по другую сторону. Он видел католиков, ведущих себя настолько гнусно, что проникся к ним враждой и ненавистью.

– Ты стал еретиком?

– Нет. Ибо сейчас я вижу перед собой тебя, дрожащего от страха из-за того, что может произойти с тобой в еретической стране. Нет, я не еретик. Я сам не знаю, кто я. Я хожу к исповеди и на мессу, но больше не воспринимаю то, что воспринимал прежде. Я вижу двух Бласко. Возможно, в один прекрасный день появится третий.

– Ты говоришь загадками, Бласко. Умоляю, будь осторожен.

– Как бы я хотел поехать с тобой в Англию!

– И что бы ты там делал?

– Искал Исабелью, Бьянку и остальных.

– Для меня было бы огромной поддержкой иметь тебя рядом с собой, но твоя жизнь – здесь.

– Да, – кивнул Бласко, – моя жизнь – здесь. Я ошибался в тебе, Доминго. На момент мне показалось, будто ты способен выдать Жюли. Теперь я знаю, что ты бы никогда так не поступил.

– Значит, Бласко, ты знаешь меня лучше, чем я себя.

Они повернулись и направились к дому.

– Так не может продолжаться, Бласко, – заявила донья Тереса. – Ребенок задает вопросы. Ему пять лет – в таком возрасте уже нужно давать религиозные наставления. Разве его можно воспитывать в этой стране еретиком?

– Он еще мал, подождите немного, – сказал Бласко.

– Ты всегда оставляешь на потом все неприятное. Повторяю, это не может продолжаться. Мы хранили тайну, что приютили в доме еретичку. Но дети не умеют хранить секреты. Скоро станет известно, что мы воспитываем ребенка в противоречии с законами Святой Церкви. Что тогда будет со всеми нами, Бласко?

– Умоляю, матушка, потерпите еще немного.

– Какое чудовище ты поселил среди нас, сын мой! Какую змею мы пригрели на груди нашей семьи!

– Жюли не чудовище и не змея. На некоторые вопросы у нее другие взгляды, чем у нас. Мы прожили эти годы, не обращая внимания на то, что нам не нравится друг в друге. Почему же мы не можем жить так и далее?

– Из-за ребенка.

– Вы очень любите его, матушка.

– Я всегда хотела, чтобы в доме были дети, и надеялась, что оба наших сына подарят нам внуков.

– Знаю, матушка, что мы оба вас разочаровали. Один ваш сын стал священником, а другой женился на еретичке.

– Как мог ты так поступить с нами, Бласко?

– Ты спрашивала меня об этом несколько лет назад, и я ответил тебе. В ту страшную ночь в Париже я дал обет заботиться об осиротевшей гугенотской девушке от имени всех католиков. Считай это карой за наши грехи в ту ночь.

– Она напичкала тебя своими догматами! Наши грехи! Это была ночь нашей славы! Разве наш король не поздравил королеву-мать Франции с ее успехом? Разве весь Рим не был иллюминирован в знак великой радости? Я слышала, что там повсюду пели «Те Deum», [47] пушки замка Сант-Анджело палили вовсю, а Папа и кардиналы отправились с процессией в собор Святого Марка, призывая Бога посмотреть, как любят Его французские католики.