Онлайн книга «Серьга Артемиды»
Бочки заказывали долго и скучно. Марина терпеливо ждала, стояла где поставили, сжимала палку, готовая в любую минуту защитить бабушку и Акулю. На дачу возвращались молча. Бабушка время от времени посматривала на свои перчатки и аккуратно пыталась их отряхнуть. – Пылища, это уж точно, – сказала Акуля и тоже отряхнула юбку. – Он пьющий? – спросила бабушка неизвестно про кого. – Да где там пить-то, – отвечала Акуля. – На работу не берут, и дети мал мала меньше! Да он только в пятьдесят девятом освободился, Степан-то Степаныч. В тридцать седьмом взяли, в сорок пятом освободили, а в шестом опять взяли. Ну, освободили, а бумаги о реабилитации нету. Нету и нету. А кто его без бумаги на работу возьмет? Должно быть, разговаривали про страшного старика. – В лагере научился бочки гнуть, тем и живут помаленьку, – продолжала Акуля. – А какой красавец был, и тракторист! В летчики собирался, фашистов бить. А его и забрали. Бабушка смотрела в окно и молчала. Как-то нехорошо она молчала, тяжелым молчанием. Марина взяла ее за руку. Бабушка оглянулась, погладила Марину по голове – тоже как-то непривычно, не как всегда, – и опять отвернулась. – Да, – вздохнул шофер. – Рассея-матушка. Сколько ж, выходит, старику лет, Степану-то? – Да ровесник мой, с двадцатого года. Это сколько выходит? Сорок четыре, что ли?.. В первый раз взяли-то его в семнадцать лет, холостой был. В войну отца убило, а мать померла, как второй раз взяли. Две сестры были, те сразу уехали, как Степку забрали, где они, живы ли, не знаю. А он в пятьдесят девятом пришел, вот на Таньке-огороднице женился. Она в войну с солдатиком раненым жила, да он от гангрены помер. Вот жизнь какая. Всех перевернет-перелопатит. Бочки были изготовлены, и бабушка сказала, что это превосходные бочки – не текут, ровненькие, красивые. Уличную кадушку заказали отдельно, из специального дерева, чтоб не гнила, на зиму всегда опускали в погреб, чтоб морозом не разорвало. Собственно, до сегодняшнего дня дожили как раз уличная кадушка и небольшой бочонок, в котором солили грибы, а все остальные давно пропали, конечно. И нужно бы новые достать, но где?.. Где достать настоящую дубовую бочку, и чтоб не текла и не рассыхалась?.. Конечно, и эта еще ничего, послужит, но заменить ее нечем. – Можно к вам? – громко закричали из-за ворот, и Марина Тимофеевна от неожиданности упустила лейку. Лейка булькнула, наполняясь через край, и пошла ко дну. – Стой, куда! – тоже во весь голос закричала Марина и, перевесившись через край, попыталась схватить лейку за ручку. От ледяной воды моментально заломило локоть и плечо. В последний момент она нащупала ручку, ухватила и потянула. Лейка была тяжеленная!.. На полпути к поверхности чья-то рука перехватила лейку и легко вытащила. Из рукава Марининой курточки лилась вода, и по боку под свитером тоже текло, все же лейка нырнула довольно глубоко. – Здравствуйте. Марина Тимофеевна кивнула, пытаясь как-нибудь выжать рукав, и вдруг сообразила, что не может вспомнить, как зовут гостя!.. – Прошу прощения за вторжение, – сказал он церемонно. – Это вы мне кричали «стой, куда»?! Нужно было позвонить, но я не сообразил. – Ничего, ничего, – тоже церемонно сказала Марина. – Спасибо за помощь. Я как раз лейке кричала. – Сын сказал, что едет сюда, к вам. Я, собственно, за ним приехал. Мальчика зовут Даня, совершенно точно. А как зовут папу мальчика? Солнце ушло, дунул ветер. Марина вся покрылась «гусиной кожей» – так стало холодно. – Если это неудобно, – продолжал папа мальчика, – я просто пришлю за ним машину. Марина Тимофеевна вздохнула. – Слушайте, я забыла, как вас зовут. – Андрей. Андрей Данилович. – Проходите в дом, Андрей Данилович, – пригласила она. – Я, видите, вся вымокла с этой лейкой!.. А вы? Не вымокли? – Самую малость. – Я дам вам полотенце. – А что вы собирались поливать? Из лейки? – Вон барбарис. Только что посадила. – Я полью, – сказал Андрей Данилович решительно и взялся за лейку. – И приду. Марина пожала плечами. …Какой странный человек!.. Говорят, большой начальник, но как-то совсем непохоже. Впрочем, она плохо разбирается в больших людях!.. Войдя в дом, она быстро огляделась, проверяя все ли в порядке. Все было в порядке. Она переставила Настины кроссовки в шкаф, стянула куртку и пошла к себе. Нет, ну очень странный человек, думала она, переодеваясь. Явился в малознакомый дом, говорит, что за сыном, значит, и сын скоро явится!.. Какая-то бесцеремонность получается. И что с ним делать до приезда сына? Нужно же как-то развлекать, угощать, а у нее только бульон!.. Странный человек. Барбарис вызвался поливать!.. Марина Тимофеевна посмотрела на себя в зеркало. Не затем, чтобы проверить красоту, она уже давным-давно не проверяла никакую красоту, а чтоб понять, все ли прилично. Точно таким же взглядом она осматривала комнату. Да, все прилично. На ходу закатывая рукава, она подошла к плите. Андрей Данилович заходил в дом. – Будете обедать? Липницкий подумал, что отказываться глупо, если не обедать, то что тогда делать?.. Вообще, собственное решение и получившееся в результате положение казались ему крайне глупыми, просто на редкость. Он уехал с работы рано, почти никогда не удавалось так уехать, и тут позвонил Данька. – Пап, – сказал его деловой и взрослый сын, – мы с девчонками едем в Немчиновку, к Насте. Я их провожаю. Это я тебе для того говорю, чтоб ты потом не орал, куда я делся. Липницкий, обрадовавшись такому прекрасному поводу, сказал, что заедет за ним. От Немчиновки до их собственной дачи не близко и неудобно. Не то, чтоб ему хотелось в дом к посторонним людям – в будний день, когда удалось пораньше вырваться с работы! Но ему хотелось пожить с Данькой одной жизнью, хотя бы немного. И чтоб это была именно общая, семейная жизнь или что-то на нее похожее. Чтоб было много людей, интересный разговор, обед, и чтобы среди всего этого – они с сыном. И дом в Немчиновке понравился ему – настоящий старый дом, не дряхлый, а именно старый! Состариться дому удалось красиво – ни трещин, ни покосившейся крыши, ни струпьев растрескавшейся краски. А обед был вообще сказочным! И хозяйка, подававшая его, как из давнего французского кино, – высокая, с прямой спиной, похожая на Анук Эме. Уже давно нет таких героинь и нет такого кино. Липницкий несколько раз словно вспоминал о ней, а вспомнив, начинал думать, и это было приятно и немного волновало. |