Онлайн книга «Париж в настоящем времени»
|
– Это полицейская машина, – ответил он. – Видишь полицейского внутри? Люк кивнул. Подумал немного. Потом повернулся к Жюлю, глядя испытующе и недоверчиво. – А они хорошие или плохие? – спросил внук. В два с половиной он думал, что мир делится на хороших и плохих, да так оно и было, пусть и не столь очевидно, как он себе это представлял. – Конечно хорошие! – ответил Жюль. – Они помогают людям. Полицейский – твой друг. * * * Объединенные силы двух агентов судебной полиции, сокращенно АСП, были втиснуты в одну крошечную машину, почти одинаковую в длину и высоту, и катили на юго-восток в неблагополучный Альфавиль, чтобы опросить Рашида Бельгази – единственного выжившего свидетеля и жертву происшествия на мосту. Полиция выехала с набережной Орфевр на машине Дювалье Саиди-Сифа, который работал в полицейском участке Шестнадцатого округа в Пасси, потому что другой офицер, Арно Вайсенбергер, прибыл на метро. Дювалье Саиди-Сиф был сотрудником отдела убийств и вел это дело о двойном убийстве, хотя, конечно, подчинялся своему офицеру судебной полиции, или ОСП, которого терпеть не мог. Арно Вайсенбергера вызвали из отдела несовершеннолетних, потому что одной из жертв не было восемнадцати. Он и рад бы служить в бригаде уголовного розыска, но не повезло, хорошо, что хоть в Париж попал. – В следующий раз, – сказал Арно, – поедем на моей машине. Она в два раза больше. – В следующий раз приезжай на своей, а пока и эта хороша, – ответил громадному и грузному Арно невысокий и жилистый Дювалье. Он знал, что делает. – Нет, не хороша. Я тут согнулся в три погибели. И надо решить, где будем работать. Я не могу в двух местах одновременно. Надо основаться в Пятнадцатом. У нас здание больше и ресторан под боком, «Сан-Флоран». – Очень мило, зато под нашим комиссариатом устричный бар, а напротив – булочная-пекарня. Чистая правда. Полицейские постоянно сновали возле этой булочной, как пчелы вокруг улья. Еще одним ульем был сам участок, выходивший на крохотную улочку Сергея Прокофьева и крохотный круглый сквер – площадь Клода Эриньяка, французского префекта Корсики, убитого в Аяччо в 1998 году. Участок представлял собой двухэтажную стеклянную коробку, подпирающую тыльную стену жилого здания. Окна в коробке не открывались. – У Пятнадцатого не так загружены улицы, – настаивал Арно. И тоже был прав. – Но Пасси приятнее. – Приятнее? – Фешенебельнее, наряднее. Прямо по соседству мастерская спеца по замкам, что очень кстати. И, честное слово, рестораны в Пасси гораздо лучше, чем в Монпарнасе. – Ну, если ты за меня заплатишь, – сказал Арно. – Они и дороже гораздо, по крайней мере для нашего кармана. – Нет, не могу. – Ну и как мы решим? – Есть монетка? – У кого это по утрам водится мелочь? В конце рабочего дня я все ссыпаю дома в коробку. – А парковка? – Мы полицейские, Дювалье. Паркуемся где хотим. – Может быть, но я плачу. Арно недоверчиво воззрился на него: – За полицейскую машину? – Вот именно. – Но ты не обязан. – Знаю, что не обязан, но плачу. – И чего ради? – Ради чести. Они оказались вместе, потому что граница между Пятнадцатым и Шестнадцатым округами проходила прямо посредине Лебяжьего острова. Тела и лужи крови буквально оказались по обе стороны этой границы. Арно Вайсенбергера перевели сюда из Нанси, а Дювалье Саиди-Сифа – из Марселя, и они не так уж хорошо знали город. – Так что решаем? – спросил Арно. Он и в самом деле почти упирался коленями себе в грудь. – Если эта колымага разобьется, мы оба – покойники. – А как тебе такой вариант? – предложил Дювалье. – Пока минутная стрелка твоих часов пройдет следующие пять минут, считаем машины, проезжающие мимо каждую минуту. Если белых машин будет менее двадцати процентов, то мы будем работать на рю-де-Вожирар и есть в «Сан-Флоране». Если больше двадцати процентов – то работаем на авеню Моцарт, шестьдесят два, и есть у спеца-замочника. Тревожась, как бы не обидеть своего нового напарника, Арно глянул на часы. Оставалось три минуты до следующего деления. – Дай-ка подумать. Две минуты он считал машины, стараясь не подавать виду. – Я знаю, что ты делаешь, – поймал его Дювалье. – Ничего я не делаю. – Да? Две минуты спустя, когда оказалось, что меньше десяти процентов проехавших мимо машин были белыми, Арно сказал: – Идет. Я согласен. В оставшуюся минуту Дювалье заметил: – И все равно. Я смотрел на тебя и видел. У тебя губы шевелились. Ты высчитал девять к одной, но отрезок времени был очень мал. – Не понимаю, о чем ты. После того как они начали считать, показалось, будто конгресс белых машин распустили на обед и все они рванули в Париж. – Ладно, – сказал Арно. – Работаем в Пасси. Но на моей машине! – Хорошо. Лучше, когда машина большая. Можно пикник устроить, а надо перевезти тело – так в багажнике места полно. – Дювалье, – спросил Арно, – раз уж мы сейчас в твоей машине, расскажи о себе? Откуда ты? Ей-богу, судя по речам, ты сбежал прямиком из психушки. Дювалье улыбнулся: – Я же полицейский, так что отчасти ты прав. А что насчет тебя? – Меня? Я не люблю устриц. Они напоминают мне Доминика де Вильпена: жесткие, шершавые, соленые и перченые снаружи, бесхребетные и скользкие внутри. Но я первый спросил. – Рассказывать-то особенно и нечего. Мой дед вместе с семьей приехал из Алжира. Как ты уже догадался по моей фамилии, мы не из колонов, и все же я француз во втором поколении и почти не говорю по-арабски. Ну, совсем чуть-чуть. У меня два диплома – университета Прованса Экс-Марсель [37] и ЭНА [38]. В Экс-Марселе девушек вдвое больше, чем парней. Рай земной. Не то что ЭНА. Знаю, ты спросишь, почему после ЭНА я подался в полицию? И ответ таков: однажды я ее возглавлю. Может быть. – Ты сумасшедший, раз пришел сюда после ЭНА. Я собирался спросить, что ты изучал, пока был студентом? – Корейский язык. – Господи Исусе! |