Онлайн книга «Капкан на волкодлака»
|
— Лихо, ты же понимаешь, что это ненормально, — Себастьян не остался в экипаже. Видеть его было неприятно. И Евдокия отвернулась. — Уйди, — попросил Лихо. — Пожалуйста… я все понимаю, но не сейчас. Ладно? Не сейчас. Правильно. Потом. Завтра или позже… послезавтра… в конце концов, что страшного случилось? Ничего… Евдокии отдохнуть надобно, поспать… сон от всего спасает. — Пойдем, — попросила она мужа. — Пожалуйста… И он согласился. На руки подхватил, а Евдокия и забыла, до чего он сильный. И пахнет от него свежескошенной травой, и еще солнцем, деревом горячим… а в руках уютно, спокойно, что в колыбели. Колыбель и есть. Из нее Евдокия не желает выбираться. — Не уходи, — просит она, обнимая его за шею. Пальцы соскальзывают с холодной полосы ошейника, которого не должно бы быть, но он есть. Неправильно как. — Не уйду, конечно, — Лихослав касается холодными губами виска. — Куда мне от тебя? — Жалеешь? — О чем? — О том, что женился на мне… Пусть скажет правду. Или солжет. Евдокия не знала сама, чего ей хотелось больше. Наверное, не следовало спрашивать о таком… надо было просто сидеть, слушать его дыхание, мечтать… мечтать ведь легко… придумать себе жизнь, которая длинная — длинная и счастливая, чтобы каждый день и по — своему. Как в сказке. — Нет, — он вытянул из волос шпильку. И вторую… и третью. Лихослав вынимал их осторожно, но у Евдокии было такое чувство, будто бы шпильки эти вытягивали прямо из головы. Она терпела. И все одно застонала. — Себастьян сказал, что я меняюсь… — Все меняются. И еще одна… к ней прилип светлый волос, обвил шпильку тонкой змейкой… — Я к худшему. — Бес говорит, не думая… — Неправда. Это только кажется, что не думая. А на самом деле… он умеет думать… и думает… и когда говорит, то всегда очень точно… я хотела быть как они, но у меня не выйдет. — К счастью. Шпилек в прическе больше не осталось, и голова сделалась легкой, чужой. Лихослав разбирал волосы по прядям, и каждую пропускал меж пальцев. — Почему ты не сказал… — О чем? — О том, что тебе плохо… — Думал, получится перетерпеть… и получалось… тебе надо уехать. — Куда? — Не знаю… к матери? Тебя ведь приглашали в гости… — О да… Приглашали, только все равно подозреваю, что мне особо не обрадуются… — Кто? — Эльфы. — Какое тебе дело до эльфов? — он вытягивал прядь за прядью, и становилось легче. Отступила дурнота, и слезы ушли, и страх непонятный. Раздражение. — Не знаю. Никакого, наверное… и мы можем вместе отправиться. Лихослав покачал головой. — Не поедешь? — Извини, Евушка, но… ты права, Бес иногда говорит такие вещи, о которых сам думать не хочешь. И не будешь. Я должен во всем разобраться. Он разжал руки. — Как ты? — Лучше. — Хорошо… я велю, чтобы молока горячего принесли. Хочешь? И Евдокия поняла, что не просто хочет, она умрет, если немедля не получит кружку горячего молока с медом. — С медом… — Липовым? — Конечно… молоко если пить, то только с липовым… и… и еще хлеба… с солью. Лихо кивнул, но уходить не спешил, встал на колени, собрал шпильки, подкинул их на ладони. — Евушка, скажи, а где ты их взяла? Смотреть на шпильки было неприятно, Евдокия пыталась вспомнить, но почему-то не могла… — Там… наверное… в шкатулке. — В шкатулке, значит… и шкатулка… Стоит на столике, глянцевая, нарядная. — Евушка… ты переживешь день — другой без шпилек? И без шкатулки твоей? Переживет. — Думаешь, что… — Думаю, — согласился Лихослав. — Ты и вправду вела себя немного… — Странно? — Да. Я бы сказал, пугающе странно, — он поднялся и вновь коснулся волос. — Ложись. Я упакую, пускай Себастьян взглянет. А к ведьмаку мы и вправду завтра сходим, ладно? Да. Завтра. Утром. Утро уже близко, и когда наступит, то все наладится. — Я скоро, — пообещал Лихослав. И ушел. Сонная горничная помогла снять платье, и корсет расшнуровала, помогла избавиться от влажной, пропотевшей рубашки. Она зевала и терла глаза… …молока принесла горячего, с медом. Горбушку ржаного хлеба, густо посыпанную солью. И Евдокия, сидя на кровати, собирала крупные крупицы, клала под язык, закрывала глаза… …шпильки… …шпильки в волосы, мелочь из тех, дамских, которых у любой девицы множество… …и если бы прокляты были, сразу стало бы плохо… или нет? …отсроченное проклятье… …или не проклятье, но заклятье на помутившийся разум… …Евдокия слышала… Она допила молоко, и забралась в постель, на душноватую, но такую уютную перину, накрылась пуховым одеялом… Лихо вернется… скоро совсем вернется… а она, Евдокия, поспит… или нет, не будет спать, но лишь полежит с закрытыми глазами. Недолго. Всего секунду… или две… и сон был ярким, с липовым ароматом, с гудением ветра в ветвях вековых деревьев, с небом, расшитым серебряной нитью, а оттого неправдоподобно ярким. И глядеть на такое было больно, потому Евдокия глядела под ноги. На поля первоцветов. Одуванчики золотыми монетами по траве рассыпаны… и желтые яркие пятна куриной слепоты… — Осторожней, — сказал кто-то, стоявший за спиной, — не трогай эти цветы, если хочешь видеть. — Что видеть? Ветер крепчал, еще немного, и повалит деревья, или же подхватит Евдокию, будто бы она пушинка, понесет за тридевять земель да во дворец к королевичу, чтоб как в сказке. От этакой фантазии самой смешно стало: на кой Евдокии королевич, когда у нее Лихо имеется? — Не забывай об этом, — велел тот же голос, и Евдокия обернулась. Никого? — Не забывай… — Не забуду, — пообещала она, разжимая кулак, и ветер подхватил глянцевые лепестки курослепа, поднял, закружил в вихре — танце… когда она сорвать успела-то? |