Онлайн книга «Капкан на волкодлака»
|
И вовсе не выходить. Никогда. Мысль была настолько притягательной, что Евдокия споткнулась, с удивлением подумав, отчего прежде не испытывала этакого желания, спрятаться от мира. В конце-то концов, разве не в тиши, не в уединении истинное ее счастье? — Ну уж нет, — она запустила пальцы в волосы. — Это… это как-то неправильно. Собственный голос показался неуместно громким, неприятным. И черный грач, слетевший с забора под самые ноги, отозвался хриплым криком. — Кыш пошел… — Евдокия кинула в грача камушком, но зловредная птица только отлетела шага на два, чтобы вновь распластаться на дорожке. И крылья растопырила, тощую, какую-то обскубанную шею вытянула, заверещала. — Кыш! Присев, Евдокия принялась собирать мелкие камушки. Сам вид птицы вызывал непонятное ей отвращение, а ведь прежде-то Евдокия к грачам относилась с полнейшим равнодушием. — Кгрыыы, — грач смотрел, не мигая. И крик его — не крик, но глухой скрежет, точно гвоздем по стеклу… а от камня увернулся, заскакал по дорожке, чтобы вновь распластаться, всем видом своим показывая, что не выпустит Евдокию из дому. — А вот шиш тебе! — она скрутила кукиш. — Пшел… Камушки падали. Грач скакал, норовя обойти Евдокию то с одной, то с другой стороны, и подобрался вдруг так близко, что ухватил блестящим клювом за подол. — Ах ты! Евдокия вдруг остановилась. А ведь птица… странная птица, обыкновенные грачи не ведут себя подобным образом. Они наглы порой, но не настолько, чтобы на человека нападать. И не пахнет от них тленом. Запах же был столь силен, что Евдокия нос зажала… попятилась, выставив руку… а грач захихикал, совершенно по — человечески. — В дом иди, — сказал он. — Иду, — Евдокия юбки подобрала. Мертвый. Как есть мертвый, вон и перья пооблетели, проглядывает через оставшиеся белая птичья шкура, местами треснувшая… и крылья вывернуты так, как у живой птицы сие невозможно. — Уже иду, — голос предательски дрогнул, что грачу весьма понравилось. И смех сменился клекотом, а из раззявленного клюва показался тонкий змеиный язык. — Уже… иду… Она поднялась на первую ступеньку. И на вторую. На третью… положила руку на дверь… грач следил. Хихикал. Пускай смеется… пускай думает, что с Евдокией вот так просто управиться… и что сумочку она к себе от страха прижимает… страх-то есть. Она, небось, живой человек и всякой погани боится… и руки у нее дрожат. Дрожали. Рукоять револьвера была приятно холодна. — Домой, значит? — переспросила Евдокия, и грач поспешно закивал, сделавшись похожим на цианьского болванчика из тех, которые продают по сребню за дюжину, да еще и размалевывают по желанию заказчика. — А если я домой не хочу? Птица зашипела. И скокнула на ступеньку. — Дур — р — ра… — Сама дура, — спокойно ответила Евдокия, нажимая на спусковой крючок. И привычно дернулся в руке револьвер. Громыхнуло. Запахло порохом и… гнилью. Разлетелось черное перо. Плеснуло жижею болотной на ступеньки. И Евдокия поспешно подняла юбки: не хватало еще платье испортить… — Вот же… — она и спускалась так, придерживая левой рукой подол и сумочку, а в правой неся револьвер. — Чтоб тебя… Перо кружилось, норовило прилепиться не то к волосам, не то к платью, оседало на траве, превращаясь в темные капли, которые уходили в землю. — Определенно, — Евдокия почесала рукоятью переносицу, — это ненормально… все это совершенно ненормально. Она оглянулась на дом, который стоял рядом, безучастный и будто бы чужой. Возвращаться? Ни за что! И пусть голова до сих пор тяжелая, но Евдокия точно знает, что если и вернется в родной особняк, то только с ведьмаком на пару, хотя и сама мысль о ведьмаках вызывала отвращение, едва ли не дурноту. Ничего, Евдокия с дурнотой справится. Уже справляется. Идет по тротуару, простоволосая, растрепанная и с револьвером в руке… люди сторонятся… верно, револьвер убрать надобно в сумочку, поелику неприятности с полицией Евдокии без надобности. Она и остановилась у перекрестка, огляделась, убеждаясь, что нет поблизости ничего-то подозрительного, ни грачей, ни галок, разве что пара откормленных голубей возится у лавочки, кланяется благообразной старушке, выпрашивая булку… — Извините, — Евдокия присела на лавочку. От старушки пахло цветочною водой и еще мятой. — Я… передохну и дальше… вот только… В барабане осталось два патрона. Один в грача… и выходит, что еще три она вчера выпустила, в Богуславу… и повезло, что не задела. А пули посеребренные. Заговоренные. Специального заказу… и по — хорошему, надо бы револьвер убрать, да только в нынешних престранных обстоятельствах мысль о том, чтобы остаться без оружия, Евдокии претила. — Перезаряжу, — пояснила она старушке, которая к вящему неодобрению голубей булку отложила. Подняла лорнет на отполированной до блеска рукояти, смерила Евдокию внимательным взглядом… — Перезаряжу и уйду… Пальцы дрожали, а запасные патроны, как назло, застряли в обойме. — Не спешите, милочка, — произнесла старушка. — Оружие требует аккуратного обращения… в кого стреляли? — В грача. Евдокия выдохнула. Успокоиться надо, а то она, на безумицу похожа… безумица с револьвером… то-то своячницы порадуются, когда Евдокию в лечебницу заберут. А может… Нет, рановато делать выводы. — В грача… — старушка мечтательно прикрыла глаза. — А я вот на воронах руку ставила… позволите дать вам совет? — Конечно. Если Евдокия хоть что-то понимала, то совет она услышит вне зависимости от позволения. — Цельтесь в ноги… — Почему? Мне казалось, что в голову — оно как-то верней… Патрон все-таки поддался. — В голову?! Милочка, конечно, немногие мужчины используют голову по назначению, но это еще не повод в нее стрелять! Поверьте моему жизненному опыту! Мужчина с простреленной головой в хозяйстве совершенно бесполезен! В ноги, милочка, целиться надо… в ноги… — З — зачем? — Чтоб далеко не ушел… — старушка смахнула остатки булки. — Помнится, в вашем юном возрасте был у меня один поклонник… не один, конечно, далеко не один, но его я выделяла… сразу решила, что если замуж, то только за Николауса… он был само очарование, но ветреник — с… |