Онлайн книга «Холодные звезды (сборник)»
|
– Ура, – серьезно сказал Ган. – Гостью из… э… – Седьмая группа, Наставница – Сени Аруано, – напомнила Катти. – Гостью из седьмой группы это тоже касается. – Ура, – согласилась Катти. – Временную работу вам найдем. – Пер вздохнул. – Медобследование никогда лишним не будет, лекция ребятишкам о чужих формах жизни – тоже. Ну а тебе, Ган, придется порыться в наших управляющих системах. – Все то же старье стоит? – солидно поинтересовался Ган. – А нам сверхбыстрые системы ни к чему в общем-то, – пожал плечами Пер. – Так, где бы вас поселить… Он коснулся терминала. Экран засветился. – Ваша комната занята, – с сожалением сказал Наставник. – Ох, ну и бардак у этой группы… Я сделал несколько шагов к столу. На экране была узкая, длинная комната. Вид сверху. Четыре кровати, на двух – раскиданная одежда. Брючки, рубашки, белье. Продырявленный камешек на нитке. Изображение все время двигалось, наплывало, отступало, в него попадали стены, дверь, окна, словно камера жадно и пристально вглядывалась в чужой дом. Вот хищный быстрый наплыв – раскрытая тетрадка. Камера скользнула вдоль строчек, разворачиваясь, чтобы удобнее было читать. Кажется, стихи. – Их Наставник… по-моему, Дон… Пер покосился на меня. – Что с тобой, Никки? Я молчал. – Кстати, первый тест. – Старик заулыбался. – Как бы ты справился с этой ситуацией и приучил ребятишек к порядку? Изображение опять сменилось. Камера заглянула в санитарный блок, неодобрительно задержалась на скомканных и брошенных в угол носках… – В первую очередь я бы не подглядывал в чужие комнаты, – прошептал я. Наступила мертвая тишина. – Это не чужая комната, Никки! – отчеканил Наставник. – Это подопечные нашего интерната. – Они знают, что за ними наблюдают? – Разумеется! Разумеется, нет! Камера брезгливо заглянула в унитаз и поплыла прочь из санитарного блока. – Это гнусно, – сказал я. Оглянулся, ища в лицах друзей поддержки. Нет, не дождусь. – Что гнусно, Никки?! – возмущенно воскликнул Пер. Дряблое старческое лицо задрожало в немом возмущении. – Гнусно – не позволить малолетним сорванцам смыться из интерната на космодром? Гнусно – пресекать недостатки в самом начале? Гнусно – увидев, что дети болтают за полночь, включить инфралучи и дать им выспаться перед новым чудесным днем? Меня чуть наизнанку не вывернуло. Руки задрожали. Вот теперь я верю, что страдал импульсивностью… – Гнусно следить, – сказал я. – Гнусно следить и повелевать. Строить знания на обмане. Доброту – на доверии. – Ты не прав, Никки, – мрачно сказал из-за спины Ган. – Нельзя так, Ник! – примиряюще поддержал его Таг. – Извинись… Мне – извиняться?! Лишь Катти молчала… – Когда ты станешь Наставником, – прошептал Пер, – ты поймешь. – Я не буду шпионить! – Тогда ты не сможешь помочь детям. – Тогда я не буду Наставником! Старик затряс головой: – Опомнись, мальчик! Я ручался за тебя перед Советом! – Зря! – Ты же знал, что вся территория интерната наблюдается! Все это узнают, становясь взрослыми! Все понимают, что это нужно! – Я – не все! – Если бы Сени Аруано не проследила за девочками, одевающими кукол, и не помогла Катти осознать ее талант врача и художественную бездарность, Катти сейчас была бы никому не нужным, мучающимся собственным бессилием модельером! – рявкнул Наставник. Перевел дыхание. – Если бы я не читал твои юношеские стишки, ты вырос бы никчемным поэтом! Читал бы на площадях… – он наморщил лоб, – «Тысячи птиц летят на огонь, тысячи слепнут, тысячи бьются, тысячами погибают птицы, тысячи трупиков остаются…». – Раз это так бездарно, – очень спокойно спросил я, – почему вы помните их до сих пор? – Это мой долг – помнить все неудачи подопечных! – Я тоже помню, – неожиданно сказала Катти. – Как сейчас, помню, как ты читал, Никки… «И смотритель не может все это стерпеть, не может смотреть, как гибнут его любимцы. Да пропади оно пропадом! – он говорит. И гасит маяк. И маяк не горит. А в море корабль налетает на риф – корабль, плывущий из тропических стран, корабль, везущий тысячи птиц, тысячи птиц из тропических стран. Тысячи тонущих птиц». – Ерунда, – резко сказал Наставник. – Катти помнит, потому что твои отношения с ней всегда были излишне эмоциональны. Но ведь никто этому не препятствовал! Вы были признаны гармоничной парой, и на все ваши детские шалости… – Вы подлец, Наставник, – сказал я. И ударил его по щеке. Несильно. Без желания причинить вред этому старому человеку. Но в полной уверенности, что приходит момент, когда легкий удар по щеке заменяет долгие и сумбурные выражения неприязни. Пер шатнулся, словно я бил в полную силу. Прижал ладони к лицу. А мои руки заломили за спину. Я оглянулся – Таг и Ган держали меня неумело, но старательно. Куда подевалась их неприязнь к прикосновениям! – Не стоит, – сказал я. – Больше я его бить не собираюсь. Но они не отпускали. Мне хватило бы пары секунд, чтобы вырваться. Раскидать их, причинить сильную боль и повреждения. Но я не собирался драться с друзьями, даже если они не правы. – Тысячи тонущих птиц… – прошептала Катти, медленно отступая в угол комнаты. – Тысячи тонущих птиц… Наставник отнял руки от лица. Щеки у него раскраснелись, но не от удара, а от волнения, равномерно. Румянец ему даже шел. – Ты моя самая большая неудача, Никки, – сказал он. – Я единственный из твоих подопечных, кто остался человеком, – ответил я. Подумал и поправился: – Стал человеком. Вопреки. – Никки… – выдохнул под моим ухом Таг. – Проси прощения, Никки! – Тебе обеспечен санаторный режим, Ник, – сказал Наставник. – Пожизненный санаторный режим. – Я обдумаю эту перспективу, – пообещал я. – А мне – позор… – Пер опустил глаза. – Позор на старости лет… на весь остаток жизни… – И этот вопрос я постараюсь решить, – сказал я. Холодное бешенство судорогами сводило мышцы. Мне казалось, что стоит Тагу и Гану схватить меня покрепче, попытаться ударить – и что-то произойдет. Что-то страшное и манящее одновременно… Но они просто держали меня. Два моих несчастных друга, на глазах которых свершилось чудовищное кощунство. |