Онлайн книга «Пять красных селедок. Девять погребальных ударов»
|
– Сейчас вы занимаетесь расследованием? – Совершенно верно. Если бы вы могли приподнять верхнюю часть моей черепной коробки, то увидели бы, как там вращаются колесики и шестеренки. – Надеюсь, это расследование ведется не в отношении меня? – Все на это надеются. Уотерс бросил на его светлость тревожный взгляд и отложил палитру. – Послушайте, Уимзи, я не понимаю, к чему вы клоните. Я же все вам рассказал, и вы мне вроде поверили. Полицейским можно простить то, что они замечают лишь очевидное, но я всегда думал, что вы не лишены здравого смысла. Если бы Кэмпбелла убил я, то мне пришлось бы позаботиться о более убедительном алиби. – Это зависит от того, насколько вы умны, – холодно промолвил Уимзи. – Помните «Похищенное письмо» Эдгара Аллана По? Глупый преступник вообще не думает об алиби. Тот, кто немного поумнее, говорит себе: «Если я не хочу навлечь на себя подозрения, нужно обзавестись хорошим алиби». Но самый умный убийца рассуждает следующим образом: «Все ожидают, что преступник обеспечит себя первоклассным алиби. Но на самом деле наоборот. Чем прочнее у меня будет алиби, тем сильнее меня станут подозревать. Я поступлю иначе. Придумаю не совсем идеальное алиби. И тогда люди решат, что если убийство совершил я, то придумал бы себе более убедительное оправдание». Да, именно так я поступил бы на месте преступника. – Тогда вы бы плохо кончили. – Не исключено. Хотя порой полицейские бывают настолько глупы, что не желают копнуть чуть глубже. Жаль, что так получилось с вашим велосипедом, да? – Уотерс вновь взял в руки палитру. – Не хочу даже обсуждать эти глупости. – Я тоже. Продолжайте рисовать. Сколько у вас кистей! Вы пользуетесь всеми? – Нет! – с сарказмом воскликнул Уотерс. – Держу их здесь для хвастовства. – Вы всегда носите принадлежности в этой сумке? У вас тут как в дамской косметичке: все вперемешку. – Я легко нахожу то, что мне нужно. – Кэмпбелл тоже ходил с сумкой. – И это нас объединяет, верно? Уотерс выхватил из рук его светлости свою сумку, выудил оттуда тюбик с бледно-розовой краской, выдавил небольшое количество на палитру, завернул крышку и бросил тюбик назад в сумку. – Вы используете бледно-розовый оттенок? – поинтересовался Уимзи. – Некоторые художники считают, что выглядит он довольно грубо. – Иногда получается удачно, если уметь им пользоваться. – Говорят, этот цвет нестойкий. – Верно. Но я пользуюсь им не слишком часто. Вы что – заканчивали курсы живописи? – Вроде того. Изучаю разные методы и все такое. Жаль, что я не видел Кэмпбелла за работой. Он… – Ради всего святого, прекратите твердить о Кэмпбелле! – Почему? Я хорошо запомнил, как вы сказали, что можете в совершенстве передать его манеру, если захотите. Это было незадолго до того, как Кэмпбелла ударили по голове. – Не помню ничего подобного. – Тогда вы были немного навеселе и скорее всего просто прихвастнули. На этой неделе в «Санди кроникл» поместили заметку о нем. Где-то у меня завалялась эта газета. А, вот она. В заметке говорится, что смерть Кэмпбелла – огромная потеря для мира живописи. И упоминается о его «неповторимом стиле». Впрочем, нужно же было что-то написать. Или вот еще фразы. Очень мне понравились: «в высшей степени уникальная техника»; «выдающееся творческое видение и потрясающее чувство цвета ставят его на одну ступень с лучшими художниками нашего времени». Я уже заметил, что после смерти люди в одночасье становятся чуть ли не гениями. Уотерс лишь усмехнулся: – Знаю я этого парня, что пишет для «Санди кроникл». Приспешник Хамблдона. Но Хамблдон действительно художник. Кэмпбелл взял самые худшие его приемы и превратил их в собственный стиль. Говорю вам… Внезапно дверь студии распахнулась и в помещение ввалился запыхавшийся Джок Грэм. – Мне сказали, Уимзи здесь. Прости, Уотерс, но я должен поговорить с Уимзи. Нет, все в порядке. Я не собираюсь похищать его. Ох, ну и влип же я. Это ужасно! Вы уже слышали? До меня только дошло. – Так-так, – произнес Уимзи. – Вы услышали то, что вам не полагалось бы слышать. Наденьте халат и не будьте так бледны. Повторяю: Кэмпбелл похоронен, ему не встать из могилы [20]. – Очень жаль. – О! Если б стук мог пробудить Дункана. – Прекратите нести чушь, Уимзи. Это отвратительно. – О, ужас, ужас, ужас, – продолжил тот, – ни языком не высказать такое, ни сердцем не постигнуть. Гусиная душа, с чего ты стал белей сметаны? – Да уж. Неплохо сказано, – произнес Грэм. – Именно так я сейчас и выгляжу. – Гусей ощипывают, – выдал Уимзи еще одну цитату, многозначительно взглянув на Грэма. – Ощиплют и тебя. – Что такое вы говорите? – А вы? – Ладно, я вам расскажу. Скоро об этом станет известно во всем графстве, если не принять меры. О господи! – Он вытер лоб и сел на стул. – Так-так, – протянул Уимзи. – Послушайте! Вокруг только и говорят, что о Кэмпбелле. И этот констебль… Дункан… – Я вам говорил, что Дункан не останется в стороне. – Да замолчите! Этот болван принялся расспрашивать, где я находился во вторник, ну и тому подобное. Но я не принял его вопросы всерьез, поэтому послал констебля куда подальше. А потом какая-то информация просочилась в газеты… – Знаю, знаю, – оборвал его Уимзи. – Эту часть рассказа можно опустить. – Хорошо. Вы ведь знаете эту женщину из Ньютон-Стюарта – Смит-Лемезурье? – Да, я с ней знаком. – Вот и я тоже. Она поймала меня сегодня утром: «Джок! Джок!» – Сначала я никак не мог взять в толк, о чем она говорит. Она сыпала намеками, улыбалась, бросала на меня томные взгляды, а потом заявила, что никакие мои деяния не повлияют на нашу дружбу. Твердила что-то о чести, жертвенности… Мне даже захотелось встряхнуть ее, чтобы она наконец все объяснила. Вы знаете, что она сделала? – Да, – улыбнулся Уимзи. – Все уже известно. Честь этой женщины была принесена в жертву на алтарь обожания. Но, старина, мы вас не осуждаем. Вы скорее взойдете на эшафот с губами, сомкнутыми обетом молчания, нежели скомпрометируете благородную женщину. Я даже не знаю, кто благороднее – та леди, что забыла о себе… По-моему, я заговорил белыми стихами. – Мой дорогой Уимзи, только не говорите, что вы хотя бы на мгновение поверили во всю эту чушь. – Если честно, не поверил. Вы славитесь своим безрассудством, но чтобы попасть в силки, расставленные миссис Смит-Лемезурье… Нет, на вас это не похоже. |