Онлайн книга «Темнота в солнечный день»
Со звоном составил в стопочку блюдца с подсохшими крошками тортов, нацелился поставить их в раковину. Марина решительно сказала: – Нет-нет, не надо. Я сама всё потом сделаю. Ну, опять легонько самоутверждалась, конечно: Митя за несколько дней знакомства давно понял, как ей важно не выглядеть беспомощной. Ну и ладушки, он терпеть не мог мыть посуду, сплошь и рядом сваливая это на брательника, тоже не горевшего энтузиазмом, но вынужденного подчиняться старшему братану. – Я так думаю, в бутылке что-нибудь осталось? – спросила Марина. Митя, не глядя на стоявшую в углу бутылку, уверенно сказал: – Если честно пополам, граммов по сто пятьдесят придется. – Вот и разлей, – легонько улыбнулась Марина. – Я после такой дозы в квартире не заблужусь… Он привычно – это мастерство не пропьешь, а вот дисгармонию запросто – расплескал по стаканам ровнехонько пополам. Сел за стол напротив Марины, повертел в руке стакан. Марина улыбалось: – Вот мы чуточку новоселье и продолжим. Какая-то более подходящая компания составилась, правда? Земляки, разница в возрасте не великая… – Вот именно, – сказал Митя, поднося свой стакан к Марининому. – Знаешь, за что давай выпьем? Не за новоселье, а за то, чтобы тебе побыстрее отсюда выселиться, как доктора обещали. – Ох… – легонько вздохнула Марина. – Они всем вечно обещают, у них профессия такая… А по-настоящему – кто его знает. Лучше заранее не настраиваться… – Вот это правильно, – сказал Митя. – Ты себя заранее настраивай, что ничего не получится. А потом ка-ак получится – и будет в сто раз радостнее. Точно тебе говорю, сам так делал. Ну, за всё хорошее, окромя плохого! Легонько коснулся ее стакана своим и выпил до дна – а что там пить было-то? Марина поступила точно так же. Услышав, как щелкнула его зажигалка, сказала: – Дай и мне, пожалуйста. Все равно не будет никакого удовольствия, но уж если пить, так и курить… – Тоже верно, – сказал Митя, коснувшись фильтром сигареты ее пальцев и поднеся огоньку. – А чтобы была совсем правильная пьянка, я еще и песни петь начну. Хором. – А ты «Гостиницу» знаешь? – Это которая – «Ах, гостиница моя, ах, гостиница»? – Ага. – Ну кто ж ее не знает, – сказал Митя. – Вовсю поем. Я так понимаю, от вашего поколения досталась? Как и «Летка-енька»? – Ага. И знаешь, нам тоже – от старших. Такой шлягер был, когда наши мальчишки за гитары взялись… – Намек понял, – сказал Митя, взяв стоявшую у стены гитару. – Расслабляйся и ностальгируй… – и прошелся по струнам парочкой душещипательных аккордов. Ах, гостиница моя, ах, гостиница! На диван присяду я, а ты подвинешься. Занавесишься ресниц занавескою… Я на час тебе жених, а ты невеста мне… Бабье лето, так и быть, не обидится. Всех скорее позабыть, с кем не виделся. Заиграла в жилах кровь коня троянского, Переводим мы любовь с итальянского… Он не сводил глаз с лица Марины, слушавшей очень внимательно, притихшей как-то непонятно. Наплывает слов туман, а в глазах укор — обязательный обман, умный разговор… Сердце врет «Люблю! Люблю!» на истерике, Невозможно кораблю без Америки. Ничего у нас с тобой не получится… Как ты любишь голубой мукой мучиться… Видишь, я стою босой перед вечностью, так зачем косить косой, человечностью? Лицо у Марины было вовсе не грустным. Не печальным, скорее уж, если поискать подходящие слова, одухотворенным, что ли. Коридорные шаги злой угрозою, было небо голубым, стало розовым. Я на краешке сижу и не подвинулся, ах, гостиница моя, ах, гостиница… Да, именно что одухотворенное. С таким лицом вспоминают что-то хорошее, связанное с данной конкретной песней. С ним самим такое не раз случалось, прочная связка песня – радостное событие. Не стоило ударяться в расспросы – мало ли что там могло оказаться. Митя три года назад вдумчиво и обстоятельно терял невинность под «Синьорину» Эмиля Горовца. И не раз с тех пор физиономия, наверное, становилась такой же одухотворенной, когда раздавалось: Синьорина, о синьорина! Капуцинкой все зовут недаром вас. Вы к обедне идете чинно, от земли не поднимая грустных глаз… Конечно, к этому все не сводилось: какая-то песня была связана с покупкой мотоцикла, другая, скажем, с тем апрелем, когда он вез в автобусе под мышкой только что купленного двухмесячного Пирата, и так далее, масса аналогий. Но всё равно. Может, и у Марины «Гостиница» связана с чем-то глубоко личным… – Какой был шлягер… – тихо, задумчиво повторила Марина тоном, укрепившим его в определенных догадках. – В Запроточье повсюду сиренью пахнет, на диком пляжике у стадиона вода прозрачная, все камушки на дне видно… Видно… Похоже, на последних словах она чуточку погрустнела. Чтобы сбить ее с такого настроения, Митя сказал: – Не вполне правильная пьянка… – Почему? – Выпили, покурили, ностальгический шлягер послушали, но не потанцевали… – И точно… Сто лет не танцевала. Вообще-то тут то же самое, что с сигаретами, – запросто могла бы сбацать шейк или казачок, вот с редлаком похуже. Но как-то неинтересно, когда не видишь, как танцуешь… – А если медляк? – с легким волнением предложил Митя. – Я тут как чувствовал, кассету захватил. Ты «Генералов»… – он вовремя спохватился, – слышала? – Слышала, – кивнула Марина. – А у тебя есть? – Ага. Как раз на этой кассете. – А разве пластинка вышла? Что-то быстро… – Раскачаются они, жди… – сказал Митя. – Тут старая солдатская смекалка, я тебе потом расскажу… Так что же, мадмуазель, разрешите вас пригласить на танец? Марина встала: – Вы очень смелы, благородный дон, мы, бедные провинциалки, не способны устоять против такого натиска… И они ушли в комнату. Митя сноровисто выщелкнул кассету из ее магнитофона, стоявшего уже, понятно, не на полу, а на маленьком столике, вставил свою и привычно подкрутил нужную громкость: чтобы и не орало, и не шептало, а как нельзя лучше соответствовало моменту. Свет он включать не стал – Марине он ни к чему, да и ему сейчас тоже. Так что свет горел только в кухне, а за окном, выходившим на тот самый необозримый пустырь, было темным-темно. Митя чуть не ляпнул, что хорошо было бы зажечь свечи, но вовремя опомнился, шагнул к Марине и легонько приобнял ее за талию в лучших традициях медляка. Какое-то время просто шипело – он снял магнитофон с паузы чуточку раньше. Потом загремела музыка над прибрежными вечерними песками, грустно и могуче, и беспризорники один за другим потянулись по серым невысоким дюнам к своему жалкому жилищу, и голос пел непонятное: |