Онлайн книга «Дом падших ангелов»
|
– Я думаю, – продолжала мать. – Думаю организовать бизнес. О нет, подумал Старший Ангел. Эти старухи со своими коммерческими идеями. Они ищут, что бы продать, или шьют что-нибудь на продажу, или готовят тамале. Его любимое определение мексиканского – «еда из ничего». – Я буду импортировать попугаев для мексиканцев в изгнании. Здесь покупаешь за несколько песо, а там продаешь в сотни раз дороже. Старший Ангел подхватил ее сумку. – Прости, Madre. Но нет. Это незаконно. В Соединенные Штаты нельзя ввозить попугаев. Братьям следовало тогда быть внимательнее. «Посмотрим» – все, что она сказала в ответ. * * * Задолго до границы мать заговорила вновь: – Отвезите меня на фруктовый рынок. – Мам, фрукты тоже нельзя провозить. – А кто говорил про фрукты? Старший Ангел с досадой покосился на Младшего и повернул к востоку. Фруктовый рынок размещался в лабиринте старых зданий вокруг большой площади. На первых этажах обосновались лавчонки с тортильей и супом, киоски с такос и продавцы сладостей. И, разумеется, фрукты. Какие только бывают на свете. Арбузы и лимоны. Папайя и манго. Бананы, связки сахарного тростника. И овощи: баклажаны размером с яйцо динозавра, хикама, чили. Площадь в любое время забита грузовиками, и толпы мужчин с косынками на головах, торопясь и отпихивая друг друга, разгружают товар. Липкий асфальт покрыт слоем прокисшего фруктового пюре толщиной в дюйм, копившегося годами, высохшего на солнце и вновь размякшего. А в дальнем углу площади, к ужасу Старшего Ангела, – торговцы птицами. – Madre, no, – пролепетал он. Мать решительно шагала в ту сторону. – У нас проблемы, Ангел? – спросил сопляк. – Похоже на то, – по-английски ответил Старший Ангел. – Мне нужен зеленый попугай, молодой человек, – приказала мать продавцу, выуживая из кошелька несколько разноцветных песо. – Будьте так добры. Un periqioto bien mancito[278]. – Что она сказала? – спросил Младший Ангел у брата. – Дрессированный, – перевел Старший. – Мама хочет дрессированного попугая. – Он раскурил «Пэлл-Мэлл» и поник, словно таял под палящим солнцем. Услужливый парень притащил этого долбаного маленького зеленого попугая, который мирно сидел на его пальце и вертел безмозглой головой во все стороны, созерцая суету вокруг своей персоны. Потом перебрался на протянутый палец Америки и взъерошил перья. Старший Ангел пыхал сигаретой и наблюдал. Мать протянула продавцу деньги и принялась сладко ворковать над птичкой нежным голоском, как делают все мексиканские женщины, умиляясь младенцами и мелкими собачонками. – Ay que guapo el periquito! Ay, mira nomas que bonito![279] Птичка возгордилась, выпятила грудь и взялась бессмысленно чистить перышки, прихорашиваясь. Приговаривая, мать порылась в сумочке и извлекла пузырек с пипеткой на горлышке. Братья дружно пихнули друг друга локтями. Одной рукой она ловко отвинтила крышку, пальцы при этом двигались, как паучьи лапки. Сжала пипетку вверху и приподняла, наполнив прозрачной жидкостью. Постучала по птичьему клюву. – Andale, pajarito, – проворковала она. – Abre el pico, mi rey[280]. Попугай раззявил клюв, и она запустила туда четыре капли. – Текила, – небрежно пояснила мать, завинчивая крышку пузырька. Трое мужчин наблюдали за попугаем будто загипнотизированные. Птица покачнулась. Дернула головой. Потом бессильно уронила голову. Попугай был в хлам пьян. Мать положила его на свободную ладонь, где попугай тут же пьяно захрапел. Потом опять порылась в своей инфернальной сумке и достала газетный лист. Младший Ангел отчего-то запомнил, что там была напечатана турнирная таблица хай-алай[281]. Мать расстелила газетный лист на скамейке у продавца, положила сверху пьяного попугая. Двумя руками плотно завернула птицу в газету, эдакий рожок. Хвост спрятан в остром конце, зеленая голова торчит из широкого раструба, рожок с попугайским мороженым. Мама Америка взяла этот рожок и величественно, к общему изумлению зрителей, расстегнула ворот своего строгого синего платья. И засунула одуревшую птицу за корсаж. Старший Ангел никогда раньше не видел материных прелестей. Оказывается, природа щедро одарила ее манящей плотью. И она затолкала попугая в глубокую ложбину, пока тот совсем не скрылся с глаз, а напоследок поправила ему головку большим пальцем, устраивая поудобнее. Приведя в порядок декольте, скомандовала: – А теперь в Сан-Диего, мальчики! * * * Граница тогда выглядела совсем иначе. Не было стены. Не было дронов, тепловизоров, ничего подобного. Семейство де Ла Крус ожидал ряд деревянных домиков, где томились в духоте агенты Службы иммиграции и таможни. Они отчаянно скучали на своих табуретках, вдыхая бесконечные клубы выхлопных газов и с каждым днем становясь все циничнее, поскольку каждый водитель искренне заверял: «Нет, у меня в багажнике нет алкоголя!» Старший Ангел подрулил к границе на своем «рамблере». – Спокойно, – скомандовал он. Мать сидела рядом, держа сумочку на коленях. Младший Ангел на заднем сиденье теребил в пальцах спичечный коробок, чтобы хоть немного отвлечься от ужасного предчувствия, что их всех сейчас засадят в федеральную тюрьму пожизненно. Гангстер-Бабуля излучала безмятежность, как тибетский монах. Старший Ангел видел только живот таможенника. Отличный живот. Он колыхался за водительским окном. Исчез ненадолго, пока агент рассматривал следующую машину. Потом вернулся опять. – Papeles, amigo?[282] – прозвучал голос офицера. – Да, сэр, – ответил Старший Ангел. – У меня грин-карта. – И протянул волшебный билет в США. Агент наклонился, показав румяное лицо. Взглянул на Америку: – Papeles? Мать протянула паспорт: – Pasaporte. Румяная физиономия обратилась к Младшему Ангелу: – А что у тебя, парень? – Гражданство США, – бодро отрапортовал тот. Агент похлопал по крыше машины и выпрямился, в окошке вновь возник его живот. Младший Ангел испугался, что этот здоровенный дядька сейчас выхватит пистолет и расстреляет их. – Окей, – произнес живот. И заколыхался в сторону. – Хорошего дня. Вот тут-то и проснулся попугай. Живот уже почти заканчивал разворот, как попугай решил заявить о своем неудовольствии. «Куок!» – заверещал он. |