Книга Игра, страница 4 – Леона Дикин

Серафина протянула руку, взяла блокнот, положила к себе на колени и обхватила ладонями. И стала ждать, когда доктор Блум отреагирует на это явное подражание. Зачастую люди приподнимали бровь или сверкали краткой улыбкой. Но Блум будто и не заметила. Она продолжала расспрашивать Серафину о ее жизни в школе и дома, и Серафина старательно уклонялась и увиливала от прямых ответов.

Она вышла от доктора час спустя, очень довольная тем, как ловко манипулировала психологом. Но не дойдя и до середины коридора, вспомнила про платки. Они должны были понадобиться мне. В следующий раз она ни за что не попадется так глупо.

Приближаясь к станции метро «Энджел», Блум проверила, на месте ли проездной – в кармане пальто. Но заметив толпу пассажиров, штурмующих турникеты, решила, вместо того чтобы спускаться в метро, пройти пешком полторы мили до Рассел-сквер. Встречи с новым клиентом всегда озадачивают, а свежий воздух поможет ей все как следует обдумать.

Она свернула направо, на Чадуэлл-стрит, чтобы обогнуть по краю Мидлтон-сквер и нырнуть в лабиринт тихих боковых улочек, когда зазвонил ее мобильник.

– Деньдобр, Шейла. – В роду у Маркуса Джеймсона австралийцев не было, и тем не менее каждый день его приветствие звучало на австралийский манер и с соответствующим акцентом.

– Деньдобр, Брюс ^[1], – отозвалась Блум, даже не пытаясь изменить свой заметный йоркширский выговор.

– Как ты там? – Джеймсон перешел на валлийский.

Блум задалась вопросом, как человек с настолько впечатляющим списком наград за работу в спецслужбах способен на такую политическую бестактность. Однако она полагала, что его подражание акцентам чем-то сродни черному юмору патологоанатома, – механизм психологической адаптации, помогающий удержаться на краю тьмы. А может, она перемудрила. И ему просто нравятся акценты.

– Уже возвращаюсь, – ответила она. – Буду минут через десять.

– Как все прошло с новенькой?

– Сама пока не знаю.

– Сложный случай?

– Пожалуй, сложная особа. А может, я несправедлива к ней. Извини. Напрасно я об этом заговорила.

– Предчувствия – это, между прочим, нормально, Огаста. Ты же не в вакууме живешь, чтобы быть совершенно беспристрастной. Иногда просто срабатывает чутье, и все.

– Да. Да. Может, все и так, но старания быть объективным никогда не пропадают даром. А теперь мне нужно время, чтобы подумать. Скоро увидимся.

– Вообще-то… я звоню, чтобы попросить об одолжении.

Блум покрепче прижала телефон к уху, чтобы не слышать шум транспорта. Это что-то новенькое. За пять лет совместной работы в их маленькой консультационной компании Джеймсон ни разу ни о чем ее не просил. Он принадлежал к числу независимых людей, которые стараются обходиться без помощи. Вот почему ей так нравилось работать с ним. После сеансов терапии с малолетними правонарушителями она не вынесла бы еще и делового партнера, нуждающегося в эмоциональной поддержке.

– Слушаю, – сказала она.

– Я бы хотел, чтобы ты встретилась с человеком, который сейчас у нас в офисе. Ей нужна наша помощь. Ее мать пропала, и все это выглядит… несколько странно.

– А нам заплатят за помощь? – Блум свернула на Марджери-стрит.

– Нет. Не заплатят. Потому и речь об одолжении. Слушай, придешь – и я все объясню. Я просто хотел предупредить тебя заранее, чтобы не создавалось впечатление, будто ты попала в засаду.

Она поняла, что Джеймсон лжет. Он звонил не затем, чтобы предупредить ее и уберечь от ощущения засады. А чтобы заронить зерно интереса, зная, что против загадки она не устоит. «Ее мать пропала, и все это выглядит… несколько странно». С загадками они сталкивались постоянно. Порой их нанимали семьи, желающие выяснить, что стало с их близкими, когда убеждались, что полиция зашла в тупик. Или же сотрудники Королевской прокурорской службы, или адвокат ответчика, если преступление носило особенно туманный характер.

Они познакомились на конференции. Огаста выступала по вопросу о первичных мотивах криминальной эксплуатации. Джеймсон разыскал ее и для начала пошутил, что никто не в состоянии решать детективные загадки лучше бывшего шпиона и специалиста по криминальной психологии. Этим они и занялись спустя полгода.

Они составили неплохую команду. И были совершенно разными. Огаста полагала, что Джеймсон в школе считался мальчишкой, при упоминании о котором обычно восклицают: «А-а, этот!..» – компанейским, юморным заводилой и капитаном регбийной команды. И хотя более неорганизованного человека она в жизни не встречала, ему хватало уверенности в себе, чтобы излучать твердую и невозмутимую властность. Сама же Огаста отличалась предельной собранностью.

Для работы они арендовали помещение на цокольном этаже на Рассел-сквер, под гламурным пиар-агентством. Их офис был небольшим, темным и, что оба особенно ценили, неприметным.

* * *

Явившись в офис, Блум застала Джеймсона за его столом. Его темные волосы, отпущенные длиннее, чем следовало бы, падали завитками на глаза. Одетый в джинсы и рубашку, он, как всегда, обходился без галстука. На сидящей рядом с ним молоденькой девушке были выцветшие, нарочито драные джинсы-скинни и простой серый джемпер, каштановые волосы она собрала в длинный хвост низко на затылке.

– Джейн, – обратился к ней Джеймсон, – это Огаста.

Блум поставила сумку на пол и села за свой стол.

– Джейн часто остается на попечении моей сестры Клэр, пока ее мать отправляют за границу, – объяснил Джеймсон. – Лана служит в армии. Так что Джейн мы знаем с тех пор, когда она была еще совсем крошкой. За годы у нас накопилось немало воспоминаний о барбекю и киновечерах, верно? Она моя неофициальная племянница номер три. – Девушка тепло улыбнулась ему. – Сможешь рассказать Огасте то же, что и мне, Джейн?

Голос девушки звучал твердо, хоть глаза и были заплаканы:

– Мне сказали, что, если она ушла по своей воле, они ничего не могут поделать. Хоть я и объясняла, что здесь что-то не так.

– В полиции, – пояснил Джеймсон.

– Ты про свою маму? – уточнила Блум.

Джейн кивнула.

– Они говорили, что она вернется, когда сочтет нужным, но она же нездорова. – Джейн перевела взгляд с Джеймсона на Блум. – У нее ПТСР ^[2]. Она служила в Афганистане и с тех пор мучается. Сколько раз она пропадала на всю ночь, но всегда возвращалась домой на следующий день.

– Давно ее нет? – спросил Джеймсон.

– Сколько тебе лет? – одновременно с ним задала вопрос Блум.