Книга Сбежавшие сестры, страница 15 – Сэнди Тейлор

– Очень красивое имя, – сказала я.

– У тебя тоже.

– Спасибо.

– Не за что.

– У кого ты живешь? – поинтересовалась я.

– У какой-то старой курицы по имени Элиза Страт. Поистине кошмарная дама. В воскресенье безвылазно торчит в церкви, а я сижу голодная. По воскресеньям она не готовит, говорит, это грех против Господа. А как же грех против ближнего, то есть меня? Я же голодаю!

– Звучит ужасно. Знаешь что? Я спрошу тетю Бет, нельзя ли тебе по воскресеньям приходить к нам обедать. Она замечательная, я уверена, что она разрешит.

– Правда?

– Я спрошу.

– Спасибо, Нелл, ты настоящий друг.

– Тебе повезло, что эта Элиза Страт не таскает тебя с собой в церковь.

– А она пыталась. Сказала, что должна заботиться не только о моем теле, но и о душе. У меня было огромное искушение ответить, что она и с заботой о теле не очень справляется, так что к душе я ее подпускать не собираюсь. Но вместо этого сказала, что я агностик.

– Что это значит?

– Что я еще не определилась.

– С чем?

– Да со всем. В частности, с религиозными вопросами.

– И что она на это ответила?

– Если память мне не изменяет, она едва не подавилась крайне неаппетитной на вид пародией на сосиску.

За всю жизнь я не встречала никого похожего на эту девочку. Она как будто прилетела с другой планеты. Как это вообще – взять и стать агностиком?! Мои мама с папой решили бы, что у меня поехала крыша. И разговаривала Лотти совсем не так, как я, Олив и все, кого мы знали в Бермондси. Пожалуй, у меня дома ее сочли бы высокомерной, но у меня она вызывала восхищение. Я следила за движениями ее губ и завороженно ловила каждое слово.

– Отец считает, что мне еще рано выбирать себе религиозные убеждения, – продолжала Лотти. – Говорит, что мудрость прожитых лет поможет мне принять решение, и если я решу, что ни во что не верю, это мое право.

– Ничего себе!

– Ну то есть я не понимаю, зачем поливать бедного младенца водой и решать за него, во что ему верить. Откуда ребенку знать, во что он будет верить? Вот ты к какой церкви относишься, Нелл?

– Я католичка.

– И ты искренне уверена во всем, чему учит католичество?

Я молча уставилась на нее. Никто раньше не задавал мне такого вопроса.

– Вот видишь, – самодовольно усмехнулась она. – Ты не знаешь, так ведь?

– Я как-то об этом не задумывалась.

– Ну вот теперь можешь задуматься.

Я поудобнее устроилась на ограде, болтая ногами, и подумала о нашей церкви в Бермондси, какой она была до бомбежки: свечи, аромат ладана и красивая статуя Девы Марии с Младенцем Иисусом в яслях на Рождество. Все это было мне близко и знакомо, в это верили мои родители, поэтому мысли о церкви вызывали у меня теплые чувства.

– Я определилась, Лотти.

– Очуметь, как ты быстро, – удивилась она.

– Мне нравится быть католичкой.

– Что ж, по крайней мере, я заставила тебя задуматься.

– Так и есть, Лотти Лавджой, и за это я буду тебе вечно благодарна.

Тут мы обе рассмеялись.

– Ты мне скажи, если я тебя утомила своей болтовней. Отец говорит, что у меня рот не закрывается, поэтому я в итоге тоже окажусь на сцене.

– Не беспокойся, я бы сказала. У меня ведь тоже язык есть.

– Вот поэтому мы точно подружимся, Нелл, – заявила Лотти и взяла меня под руку.

Я рассказала тете Бет про Лотти, что она агностик и живет у Элизы Страт, поистине кошмарной дамы, и что в воскресенье Лотти осталась без обеда, потому что Элиза Страт весь день провела в церкви.

– Вот я и хотела спросить, нельзя ли Лотти приходить к нам обедать в воскресенье.

– Конечно, можно. Нелл, я так рада, что у тебя теперь есть подруга!

– И я рада, – призналась я. – Она немножко странная, но как бы, знаете, странная в хорошем смысле.

– А мы как раз любим странных людей, – улыбнулась тетя Бет.

– Тогда вы будете в восторге от Лотти Лавджой, – усмехнулась я в ответ.

Мы не очень хорошо знали местных детей, потому что приехавшие в эвакуацию обучались отдельно.

– В нашей школе все предметы преподаются на валлийском, – объяснила миссис Роджерс, – вот мы и решили вас разделить, иначе вам было бы трудно понимать материал.

Я решила, что это справедливо, и Лотти со мной согласилась.

– В школе и так скучно, – заявила она. – Не хватало еще мучиться с незнакомым языком.

– Значит, тебе не нравится школа?

– Да я туда всего неделю-то и проходила.

– Одну неделю?!

– Да, и это был кошмар.

– Что случилось?

– Моих родителей вызвали в школу, чтобы пожаловаться, что меня невозможно обучать, поскольку я отказываюсь сидеть на одном месте и начинаю ходить по классу.

– И что сказали твои мама и папа?

– Сказали, чтобы я забрала куртку из раздевалки, а потом мы ушли и больше не возвращались.

– Ого, а ты не жалела, что не можешь общаться с детьми своего возраста?

– Я нахожу большинство своих ровесников крайне незрелыми личностями.

– Я зрелая личность.

– Да, я это вижу, поэтому мы с тобой будем друзьями.

– А как же ты учишься, если не ходишь в школу?

– Ну, меня учат родители, и еще я много читаю.

– Значит, они не против, что ты не ходишь в школу?

– Нет, они за свободу самовыражения.

– Это еще что за чертовщина? – не поняла я.

– Это значит, что ты учишь то, что интересно, а не то, что выбрал за тебя кто-то другой.

– А разве по закону ты не обязана ходить в школу?

– Какой-то старикан регулярно меня навещает и проверяет, не отстаю ли я от ровесников. Он приезжает на велосипеде, и еще от него воняет рыбой. Мама каждый раз открывает окна, как только он уйдет.

– И как?

– Что «как»?

– Ну, ты не отстаешь от других?

– Нет, я их здорово обгоняю. Я, может, и его самого давно обошла. Он никогда надолго не задерживается. Что-то бормочет и почесывает затылок, так что у него с головы начинает сыпаться белая шелуха. – Лотти вздрогнула. – Противный старикашка! А потом он говорит: «Продолжай в том же духе», подбирает свой старый затертый портфель и убирается восвояси до следующей проверки.

Я еще никогда не встречала детей, не учившихся в школе, и подозревала, что это может сойти с рук только богатым.