Книга Тайна булгаковского «Мастера…», страница 83 – Эдуард Филатьев

Слушали:

61. О г. Булгакове (т. Сталин).

Постановили:

61. Поручить т. Молотову дать указания т. Кону Ф.».

И Феликс Кон взял вопрос о трудоустройстве Булгакова под личный контроль. Вот что об этом сказано в агентурной сводке:

«БУЛГАКОВ получил приглашение от т. КОНА пожаловать в Главискусство. Ф.КОН встретил Булгакова с чрезвычайной предусмотрительностью, предложив стул и т. п.

— Что такое? Что вы задумали, М.А., как же всё это так может быть, что вы хотите?

— Я бы хотел, чтобы вы меня отпустили за границу.

— Что вы, wzo вы, Михаил Афанасьевич, об этом и речи быть не может, мы вас ценим и т. п.

— Ну, тогда дайте мне хоть возможность работать, служить, вообще что‑нибудь делать.

— Ну, а что вы хотите, что вы можете делать?

— Да всё, что угодно. Могу быть конторщиком, писцом, могу быть режиссёром, могу…

— А в каком театре вы хотели быть режиссёром?

— По правде говоря, лучшим и близким мне театром я считаю Художественный. Вот там я бы с удовольствием.

— Хорошо, мы об этом подумаем.

На этом разговор с Ф. Коном был закончен».

Вскоре произошло событие, о котором Елена Шиловская воспоминала так:

«…когда я была… у М[ихаила] А[фанасьевича] на Пироговской, туда пришли Ф. Кнорре и П. Соколов — (первый, кажется, завлит ТРАМа, а второй — директор) с уговорами, чтобы М[ихаил] А[фанасьевич] поступил режиссёром в ТРАМ. Я сидела в спаленке, а М[ихаил] А[фанасьевич] их принимал у себя в кабинете. Но ежеминутно прибегал за советом. В конце концов я вышла, и мы составили договор, который я и записала, о поступлении М[ихаила] А[фанасьевича] в ТРАМ».

Так Булгаков стал штатным консультантом Московского Театра рабочей молодёжи (сокращённо — ТРАМа).

Конечно, он мечтал о другом театре, о театре, который всегда писал с большой буквы. Но… пришлось согласиться на ТРАМ. Ведь это была реальная «синица» в руках вынужденного безработного — хоть какие‑то, но деньги. Что же касается более желанного «журавля», то он пока курлыкал где‑то на недосягаемой высоте.

Телефонный разговор вождя и писателя не только вселил надежду в последнего. Резко возрос и (как сказали бы сегодня) рейтинг самого генсека. В агентурной сводке «докладывалось» о том, как и что говорят о Сталине в интеллигентских кругах:

«Он ведёт правильную линию, но кругом него сволочь. Эта сволочь и затравила БУЛГАКОВА, одного из талантливых советских писателей. На травле БУЛГАКОВА делали карьеру разные литературные негодяи, и теперь СТАЛИН дал им щелчок по носу.

Нужно сказать, что популярность СТАЛИНА приняла просто необычайную форму. О нём говорят тепло и любовно, пересказывая на разные лады легендарную историю с письмом БУЛГАКОВА».

Как бы там ни было, но для Михаила Булгакова вновь наступила пора активной трудовой деятельности. Кроме того, он очень надеялся на встречу, обещанную ему вождём. Надеялся и ждал её…

Но в Кремль писателя почему‑то не приглашали…

И тогда он сам написал Сталину:

«Многоуважаемый Иосиф Виссарионович!

Я не позволил бы себе беспокоить Вас письмом, если бы меня не заставила сделать это бедность.

Я прошу Вас, если это возможно, принять меня в первой половине мая.

Средств к спасению у меня не имеется.

Уважающий Вас

Михаил Булгаков.

5. V.1930».

Ответа по‑прежнему не было. Но не прошло и пяти дней со дня отправки письма, как Булгакова пригласили в Московский Художественный театр. Вспоминает Елена Шиловская:

«… М[ихаил] А[фанасьевич] пошёл во МХАТ, и там его встретили с распростёртыми объятиями. Он что‑то пробормотал, что подаст заявление…

— Да Боже ты мой! Да пожалуйста!.. Да вот хоть на этом… (и тут же схватили какой‑то лоскут бумаги, на котором М[ихаил] А[фанасьевич] написал заявление)».

Вот оно — то самое заявление, написанное 10 мая 1930 года:

«В Дирекцию

Московского Государственного

Художественного Театра

от

Михаила Афанасьевича Булгакова

Прошу Дирекцию М.Г.Х.Т. принять меня и зачислить в штат Театра на должность режиссёра».

Заявление М.Булгакова о зачислении во МХАТ, 10 мая 1930 г.

Казалось, что ожесточённые сражения с большевистской властью прекратились, и жизнь вот‑вот потечёт по счастливому мирному руслу. Но какой тяжкий груз оставила ему эта «война»?.. Чуть позднее (в «Жизни господина де Мольера») Булгаков с горечью напишет:

«Мой герой вынес из неё болезнь…, усталость и странное состояние духа, причём только в дальнейшем догадались, что это состояние носит в медицине очень внушительное название — ипохондрия».

Ипохондрия — это угнетённое состояние, болезненная мнительность. Иными словами, штука весьма и весьма прескверная.

Но вовсе никакая не мнительность, а вполне реальное жизненное происшествие в один прекрасный день весьма наглядно продемонстрировало Булгакову, что все его надежды на встречу с генеральным секретарём эфемерны и призрачны. В конце мая 1930 года была проведена «операция», о которой Михаил Афанасьевич с грустью сообщал Вересаеву (в письме от 1 июня):

«Дорогой Викентий Викентьевич, у меня сняли телефон и отрезали таким образом от мира.

Ваш М.Булгаков

(бывший драматург, а ныне режиссёр МХТ)».

Лето надежд

С конца июня по начало июля 1930 года в Москве проходил очередной XVI съезд ВКП(б). На нём громили «правый уклон»: Бухарина, Рыкова, Томского и их сторонников. Съезд был тщательно подготовлен. С его делегатами основательно поработали, подробно разъяснив им, во время выступления какого оратора нужно возмущённо шуметь, выкрикивая каверзные вопросы, а кому, напротив, устраивать восторженные овации.

За всем, что происходило в Кремле, Булгаков внимательно следил по газетам. 3 июля он прочёл, что накануне к съезду обратился драматург‑партиец Владимир Киршон, предъявив делегатам образчик «правой» опасности в литературе. Речь шла о писателе Борисе Пильняке, недавно нашумевшем своею «Непогашенной луной». Теперь он написал новую повесть антисоветского содержания — «Красное дерево». И не только написал, но и напечатал за границей.