Онлайн книга «Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус»
|
Нет, не ждет гостей подлый убийца, не ждет! Усадьба возникла в ночи, словно огромный черный корабль, «Титаник» – зловещая, черная, с высоким тыном и истошным лаем злобных цепных псов. Лай этот никого из ремезовских парней не пугал – собаки всегда лаяли, леса кругом, какого только зверья вокруг частокола не хаживало – зайцы, лисы, волки… – Там, на заднедворье, лествица, – показав рукой, шепнул Федор. – Мы с робятами шастаем иногда… Ну, конечно, шастали – в соседнюю деревню, к девкам. На этой-то усадебке девки, почитай, почти все – сестры, двоюродные, родные, вот и нельзя с ними… А где жену себе приискать? В соседней деревне вестимо. На сенокосе-то все вместях, да далеконько еще до сенокосов, до страды. Вот и приспособились – лесенка через частокол в укромном месте, да когда свой человек на страже стоит… У Ремезова в Заболотице тоже такая лесенка имелась, о чем боярин хорошо знал, и тайно велел верным людям приглядывать – чтоб тот, кто не надобно, не пролез. А свои – что ж… дело молодое. Обойдя усадьбу со стороны леса, пленник покаркал вороною… Из-за частокола послышалось в ответ точно такое же карканье. Кто-то унял псов. Федор запрокинул голову: – Ты, Трегор? – Федько? Что, ваши вернулись уже? – В Средице заночевали, а язм – бегом. Господине-то спит, поди? – Спит, – за стеной неожиданно хохотнули. – Оттого и нам всем не худо. Ну, друже, влазь! Пленник оглянулся, зашептал: – Язм первый полезу, а за мной… – За тобой – вот он. Ремезов кивнул молодому белокурому парню из отряда Нежилы. Никита – так его звали. – Смотри, Никита, ежели что… – Убью, – спокойно отозвался юноша. – Ножи я добре кидаю. Павел потрепал парня по плечу: – Вот и славно, вперед… Где там эта лествица? С частокола уже перекинули тоненькое, с суками, бревно – лестницу – видать, самоволки здесь были организованы четко. Федор и сразу следом за ним – Никита, ловко полезли на стену… Вот мелькнули при свете луны… исчезли. Вскинулся, громыхнул цепью пес… Не залаял, заворчал, вроде как и не зло – для порядку как бы. Сверху послышался свист: – Давайте. Павел с Нежданом проворно бросились к лестнице. Полезли. Спрыгнули. Вокруг – за многочисленными амбарами, овином, конюшней – было темно и тихо, приземистые, с крытыми дранкой и соломою крышами, строения отбрасывали в серебристом свете луны призрачные, дрожащие, словно марево, тени. Пахло навозом… вот снова вскинулся пес. – Тихо, Маслай, – махнул на него Федор. – Тихо. Пес опять заворчал, но уже больше не лаял, никем не замеченные, незваные гости пробрались по задворкам на крытую галерею, тянувшуюся вдоль хором этакими узенькими подмостками. – Боярская опочивальня где? – Там, за углом. Скоро. Я покажу, господине. – Что-то я челядь не вижу, – засомневался Ремезов. – Неужто дрыхнут? – Хм, дрыхнут, – пленник хрипловато хохотнул. – Как же, дрыхли б они! Боярин-то наш строг да на расправу крут – живо б такого храпуна до смерти плетьми забили. – А где ж тогда? – Боярин, господине, в опочивальне девок пользует… Дак чтоб без лишних глаз да ушей. Особливо приближенные токмо в стороже. – Много? – Двое. Тиун да кат. – И тут кат? – усмехнулся Павел. – Тоже гусельник? – Что? – Ладно, проехали. – Тсс!!! Вона дверца. Ремезов осторожно надавил рукой… Дверь не поддавалась, как видно, запертая изнутри на засов. – Людская, опочивальня – сразу за ней. Незваные гости переглянулись. – Кто может сюда прийти? – шепотом спросил Павел. – Не знаю… Может, Ульяна, прислужница – квасу принесть. Но и для нее – поздновато. – Ладно… – заболотский боярин усмехнулся, прижав палец к губам. Зашептал: – Действуем, парни, тихо! Главное, чтоб на помощь не успели позвать, не вскрикнули… Неждан ухмыльнулся и взглянул на молодого Никиту: – Не вскрикнут. Тут кое-кто дюже умеет ножики кидать. – Кинем! – Добро. Приготовились. Да! Федор, ката с тиуном как кличут? – Охримий и Хеврон. – А прислужница к ним как обращается? – Охримия господином зовет, а Хеврона – хм… Хеврошею. Но только когда думает, что никто их не слышит. – Хевроша, значит, хм… Махнув рукою, Ремезов осторожно поскребся в дверь. – Хто? – сурово осведомились из горницы. – То я, господине Охримий, кваску попить принесла, – старушечьим голосом отозвался Павел. Никита от удивления хмыкнул и чуть было не расхохотался – Неждан вовремя показал ему кулак да шепнул: – За слугою следи. – Ульянка, ты, что ли? И чего меня господином кличешь? – Ой, Хевроша… Как хорошо, что ты не спишь. Открывай поскорее. – Сейчас… погодь. Да, смотри, тише. Скрипнув засовом, медленно отворилась дверь… – Чтой то голосок у тебя какой-то… простыла, что ль? – Да в баньке вчерась… – А что, баня вчера была? Бумм!!! Неждан ловко закатил тиуну в лоб своим здоровенным кулачишем. Бедняга так и обмер, упал взад себя на половицы, ловкий Никита, забежав, едва успел подхватить голову. Чтоб не стукнулась, не громыхнула. Тиун Хевроний торчал в людской один и, очень похоже, уже начинал потихоньку подремывать, подстелив на широкую лавку старенький армячок да полушубок. Хорошее устроил лежбище – тихо, тепло. На столе, рядом, горела сальная свечечка, рядом с ней стоял средних размеров кувшин с каким-то пойлом, а в красном углу светилась лампадкой икона Николая Угодника. Накрепко связав тиуна, вошедшие набожно перекрестились. Оставив Никиту с парнями и Федором здесь же, в людской, Ремезов осторожно толкнул дверь, ведущую в господскую опочивальню. Собственно, она одна в людской и была, если не считать выхода. Послышался богатырский храп, прерываемый каким-то поросячьим повизгиванием – боярин Онфим Телятников спал беспокойно, ворочался, как и все люди с нечистой совестью. Вот снова вздрогнул… – Ха! – вошедший следом за своим господином Неждан поднял повыше прихваченную из людской свечку. На широком, сбитом из крепких досок, ложе, Телятников спал не один. Рядом, ближе к стеночке, привалилось юное, небесной красоты, создание – белокурая девушка с нежно-золотистою кожей. Младая красавица спала нагою, на левом плече ее зияло выжженное клеймо в виде головы бычка-теляти. Так Телятников метил свой скот, ну и, как видно, заодно – и рабынь-челядинок. С рабыней и спал, потому и прогнал всех – не хотел особо огласки, видать, побаивался все же местного батюшку. А, скорее, и вовсе не местного, а архиепископа Троицкого монастыря Гермогена, известного своей дружбой со старым князем. Ну да, с рабой-то хозяин что хочешь, творить может… однако в грехе с ней жить не должен, чай, православный, а, прости, господи, не какой-нибудь там Сарданапал. |