Онлайн книга «С любовью, Старгерл»
|
– Эй. У меня, между прочим, живет прекрасная крыса, – вмешалась я. – Прости, забыл. Значит, они – как хорьки. Бутылка с сиропом уже наполовину опустела, а Эльвина лила и лила его. Я отобрала у нее сироп. Мне было понятно, что папа старается спровоцировать девочку, раздразнить ее, но ничего не получалось. Он, однако, не оставлял попыток. – Когда мальчишкам исполняется десять лет, их всех нужно переворачивать вниз головой и запускать им по червяку в каждую ноздрю. Я прыснула, и полупрожеванная булочка с корицей вывалилась у меня изо рта на тарелку. Эльвина и бровью не повела, спокойно продолжала есть. Мне стало ясно, что папа входит в азарт. Сдаваться без боя он не собирался. В организм моего отца как будто встроен радар, способный ощущать силу сопротивления улыбке, исходящую от объекта. Если где-либо между ним и линией горизонта в поле действия этого радара появляется особь с высоким запасом мрачности, он просто не в силах, оказывается, устоять. Наверное, это что-то вроде безвредного навязчивого состояния. Кроме того, имеет значение эффект закрытого рта. Большинство детей – по крайней мере, так говорят – в присутствии взрослых словно теряют дар речи. Но отец мой в этом отношении человек избалованный – я без конца трещу ему в уши вот уже шестнадцать лет. А теперь еще и Пуся. В общем, к обществу неразговорчивых детей он не привык. – Существует такая теория, – папа вновь нацелился на Эльвину, в то время как та нацеливалась исключительно на блины, – что мальчики и девочки принадлежат к разным биологическим видам. Некоторые ученые считают, что первые произошли от каких-то небольших и очень вонючих млекопитающих. Возможно, от скунсов. Он подождал ответа. Его не последовало. Девочка намазывала сиропом бекон. – Ну, Эльвина… а каково твое мнение? – О чем? – О том, что я только что сказал. – А че вы сказали? Папа закатил глаза к потолку. Видимо, до него стало доходить, что в лице Эльвины он столкнулся с самым серьезным испытанием для своего радара. «Тебя предупреждали», – одними губами изобразила я. – Прикольная у тебя штука на шее, – зашел он с другой стороны. Она снова не проронила ни слова. Улыбающееся лицо Винни-Пуха, как всегда, составляло контраст с ее лицом. – А на ноге у тебя тоже есть изящный ноготь? – Нет. – Значит, Эльвина… мальчишек ты ненавидишь. Всех? – Угу. – Всех на свете, без единого исключения? – Угу. – И меня тоже? Я ведь мальчишка. – Вы молочник. – А вот я знаю, у тебя есть брат. Как насчет него? И он ведь мальчишка. – Его особенно. Папа тихонько присвистнул. – А ты крепкий орешек. – Он протянул вилку к ее тарелке. – Можно кусочек? – Нельзя. Отец шутливо надул губы: – Ну, пожалуйста. Малюсенький! Эльвина подняла голову от тарелки, поглядела ему прямо в глаза и свирепо выплюнула: – Нет! Вилка отступила на прежнюю позицию. Да, это зрелище поинтереснее «Капли». Папа многозначительно взглянул на меня и возобновил приступ. – Я понимаю, Эльвина, что мальчишек вообще ты терпеть не можешь, но наверняка есть какой-то один, особенный… Такой, которого ты ненавидишь больше всех остальных вместе взятых, я прав? Некоторое время она молча жевала. Затем передернула плечами: – Может быть. – Вы вместе учитесь в школе? – Может быть. – Ты ведь думаешь о нем иногда? В смысле, о том, как сильно его ненавидишь? О том, что бы ты с ним сделала, как бы ты его пытала, например? Скажем, вывалила бы на него целую тачку кусачих муравьев? Что-нибудь такое? Эльвина пожала плечами: – Может быть. – Ага, – подхватил папа. – Я прекрасно понимаю твои чувства. У меня тоже такое было. Одного человека я так же сильно ненавидел. Она забросила в рот последний кусочек блина. – Правда? – Правда. И знаешь, что я сделал с этим человеком? В смысле – с ней. Это была она. Девочка вся обратилась в зрение и слух: – Что? Он усмехнулся и повертел кольцо на пальце: – Я на ней женился. Мне захотелось вскочить и поаплодировать, но я удержалась. Эльвина же только закатила глаза и сморщила нос, словно вдруг ощутила неприятный запах. Мой взгляд вдруг упал на большой циферблат над широкой витриной с пирогами. – Пап, мы опаздываем. Но отца уже понесло. Чувство меры ему, как и мне, не присуще. – А сколько тебе лет, Эльвина? Она налила сироп в холодный остаток кофе. Вторую чашку мы ей заказать не дали. – Одиннадцать и три четверти. – Ты уверена, что не одиннадцать и четыре пятых? Она в который раз пожала плечами: – Возможно. – О, а вот это уже плохо, – произнес папа с преувеличенным смятением в голосе. Девочка отпила глоток холодного, густого от сиропа кофе. Решила, видимо, что вкус ей нравится, и допила его залпом. Затем посмотрела на моего отца, похоже, колеблясь: задавать или не задавать очевидный вопрос. Надумала задать: – Почему? Он сокрушенно покачал головой: если бы ты не знал моего папу, непременно заключил бы, что он только что с похорон. – Почему? Потому что приближается конец волшебной, чудесной эпохи в твоей жизни. Детство почти прошло. А ты ведь знаешь, что вскоре случится, да? Опыт общения с ним не успел ничему научить Эльвину – она снова заглотила наживку. – Что? – Тебе исполнится двенадцать. Вот что случится. А что потом – тебе известно? Ей явно не хотелось отвечать на такой дурацкий вопрос, но слишком велико было искушение узнать, к чему папа всей этой чепухой клонит. – Тринадцать, – процедила она. Он щелкнул пальцами: в точку, мол, попала! – Именно! Другими словами, ты превратишься в подростка. – Отец скорбно вздохнул. – Какая жалость. Эльвина перевела взгляд с меня на него: – Почему жалость? – Почему? Ты ведь знаешь, что по этому поводу говорят? – Кто говорит? «А вот это очко в твою пользу, подруга», – мысленно похвалила я. |