Книга Данте. Преступление света, страница 50 – Джулио Леони

— Так говорят все. Это значится в летописях. Но не было ли у Илии еще какого-нибудь поручения?

— В те времена я был простым послушником. Когда я дал монашеский обет, Илия уже давно вернулся из своей поездки.

— И вы ничего не слышали? До вас не дошло никаких слухов? — настаивал Бернардо.

— Нет. Повторяю: я был юн и выполнял простейшие послушания. Остальные монахи не делились со мной своими секретами, если они у них вообще имелись…

Бернардо задумчиво склонил голову. Судя по всему, слова Арриго не очень его убедили. Историк вновь взглянул в глаза философу, но тот не потупил взгляда.

— Значит, это действительно так, — пробормотал Бернардо. — Что ж, мне пора за работу.

С этими словами историк отвесил неглубокий поклон и удалился.

Данте и Арриго провожали его взглядом до тех пор, пока он не скрылся из вида.

— Ссора Ватикана и Константинополя? — наконец проговорил Данте.

— А что ж тут такого? — одними губами усмехнулся Арриго. — Такие были времена: много царств, много императоров, много богов.

— Бог един, — сквозь зубы процедил Данте.

— Вижу, ничто не может разубедить вас в этом! — рассмеялся Арриго.

— Разумеется! Но меня больше заинтересовал вопрос, заданный вами ученикам. Вы считаете, что свет и светила это одно и то же? Какого ответа вы от них ожидаете?

Арриго пнул камешек, попавший ему под ноги, а потом — показал пальцем на небо, где светило палящее Солнце.

— Нет сомнений в том, что между светом и светилами нет разницы, и Священное Писание вводит нас в заблуждение. Когда Солнце скрывается за горизонтом, вместе с ним землю покидают свет и тепло. Я уверен, что Солнце — источник света, которого не может быть без горения.

— Подумайте о природе небесных тел, — ответил поэт. — При ясном небе свет излучают Луна и звезды, не испуская при этом никакого тепла. Выходит, свет существует и без горения. Следовательно, — в природном порядке вещей — он выше огня и вполне мог быть создан раньше него.

— Это было бы так, если бы звезды и Луна излучали собственный свет. Но на самом деле, они — лишь зеркала. Их блестящая поверхность всего лишь отражает свет Солнца, возвращая его нам из бездны пространства. Это лишь образ света, отразившегося в зеркале.

— Не может быть!

— Почему?

— Потому что Луна и звезды возникают после того, как Солнце скрывается за горизонтом. Чей же свет они отражают, если между ними и Солнцем воздвигается громада Земли?

Арриго взглянул на Данте с нескрываемым сочувствием.

— И этому есть очень простое объяснение, мессир Алигьери. Подумайте над этим как следует, и ваши выводы наверняка будут сродни моим.

Покраснев, Данте смешался, не находя объяснения, которое философ считал простейшим, и решил сменить тему разговора.

— Вы, наверное, научились ловко выкручиваться у Илии Кортонского, — попытался пошутить поэт.

— И у него, и у других. Но от него я научился, в первую очередь, страстному желанию познать истину, лежащую за пределами сухих рассуждений.

— Говорят, брат Илия был близок к императору Фридриху, — продолжал Данте, и Арриго молча кивнул.

— Он даже помогал императору воплощать в жизнь его архитектурные замыслы, — не унимался поэт. — Говорят, это он спроектировал замок замечательной формы — Кастель дель Монте — сооружение, истинный смысл которого по-прежнему загадка даже для тех, кто искушен в этих материях.

— Возможно, архитектура хуже других искусств поддается пониманию…

— А что же понять проще? Какое искусство? Какую науку?

— Искусство, возводящее здание своим учением, а не камнями.

— Алхимия? Вы о ней? Неужели именно она — сокровище Фридриха, которое все упорно разыскивают?

— Сокровище Фридриха… — пробормотал философ. — Да, сокровище императора действительно существует, но обрести его можно, лишь шагнув за порог Царства. Подумайте, мессир Алигьери. Попытайтесь найти ответ на мой вопрос! Что же до брата Илии…

— Он действительно был мудрецом? Или волшебником, как утверждают некоторые? — настаивал поэт.

Арриго долго молчал, глядя на Данте. Потом — опустил глаза.

— Илия был воистину великим человеком. Но его величие зиждилось не на мрачных тайнах, а на стремлении к свету познания. Пойдемте ко мне в келью. Я хочу вам кое-что показать. Кроме того, гостеприимные монахи подали мне прекрасного вина от своих виноградников. Промочим горло и возвеселимся…

Келья Арриго не уступала скромностью жилищу Данте. Однако у Арриго было множество бесценных книг. В разных местах их лежало штук пятьдесят. Часть их стояла на дубовых полках, другие же высились на полу, как столпы познания.

Войдя в келью, Данте не удержался и сразу же бросился к книгам. Поэт начал изучать их, перелистывая страницы. Потом он пришел в себя, отложил очередную книгу, покраснел и с извиняющимся видом повернулся к философу. Данте пришло в голову, что рыться в чужих книгах — все равно что лезть в душу к их хозяину.

Удивленный возбуждением поэта, Арриго замер на пороге.

— Не стоит извиняться. Провидению было угодно, чтобы я создал это небольшое собрание трудов древних авторов. Прошу вас черпать знания из этих книг, как воду из доступного всем кладезя.

Данте склонил голову в знак молчаливой благодарности и снова стал перебирать книги.

— Кое-кто пошел бы на убийство ради обладания этим сокровищем, — пробормотал он, поднимая с пола украшенную миниатюрами книгу.

— Убийства совершают лишь для того, чтобы сохранить собственную жизнь. А для мудреца нет жизни без слова, несущего знания.

— Вы часто рассуждаете о бурных страстях, мессир Арриго.

— А как бы вы расценили поступок человека, умертвившего себе подобного не по велению страстей, и не по природной свирепости, и даже не из-за отупения собственного мозга, а по убеждению, что лишь таким образом он может свершить высшее благо, устранив препятствие с пути добродетели?

— Никому не дозволено распоряжаться жизнями себе подобных, кроме случаев самообороны или защиты своего имущества. Добродетель же есть собственность всего человечества и как таковая должна быть защищена. Лишь весь народ в лице своих выбранных руководителей имеет право карать покусившихся на добродетель.

— А что, если на преступление человека толкает любовь? Вы же столько писали об этом сладком недуге… А сколько страшных преступлений совершено из-за любви…

— Преступление противно природе вещей! — решительно заявил Данте.

Наклонившись над угловым шкафчиком, Арриго открыл его дверцу и достал глиняный кувшин, полный благоухающей жидкости. Поэт сначала рассеянно следил за его действиями, но потом его внимание привлек какой-то предмет на полке шкафчика. Этот предмет сверкал в лучах солнца, лившихся из окошка.