Онлайн книга «Самшитовый лес»
– Она мой друг. У меня все друзья настырные. – Слушайте… – говорит она. – Вы же все равно пойдете на вечер. Зачем вы себя обманываете? Идем. Молчим. – Случайность! – говорит она. – Вы знаете, что такое теория вероятности? – Понятия не имею, – говорю я искренне. – Ну вот!.. А ведь если человек есть, то вероятно и то, что два человека могут встретиться. В общем, нужно только, чтобы произошел перевес шансов в одну сторону, вызванный случайными причинами. Понятно? – Ага. – Бывает, шансов почти никаких, но ведь почти каждая встреча – это случайность. Случайная встреча – это такая, у которой нет никаких последствий. Тогда мы ее не замечаем, не помним. А если помним – это уже какая-то закономерность. Понимаете? – С большим трудом. У меня всегда по физике была тройка, – сказал я. – Напрасно, – сказала она. – Сейчас без физики не проживешь. Откуда ей знать, дурехе, что сейчас без поэзии не проживешь! Была бы поэзия, а остальное приложится. Когда есть поэзия, люди горы сворачивают. И в области физики тоже. – Откуда вы знаете физику? – спрашиваю я. – Я знакома с одним крупным физиком. – Их сейчас как собак нерезаных, – говорю я. – Молодой, старый? – Моложе вас, но такой, знаете, – она неопределенно помотала рукой. – Не такой, как мы с вами… Сверхсекретный. – Я же не спрашиваю фамилии! – Я вообще. Я повеселел. «Ни черта, – подумал я, – плохи его дела, если о нем так говорят». – Катя, хотите я вам расскажу про случайную любовь без последствий? – Только если про себя. С самого начала. Как все это случилось. – Ну да, – сказал я. – Только про себя. Это случилось как удар грома. Послышался удар грома. Первые капли дождя упали на асфальт, и люди кинулись в подворотни. Я поспешил в подъезд. И тут я увидел девочку. Я никогда не встречал таких. Она была моих лет. Лет шестнадцати. Блондинка с голубыми глазами. Как на картинке. Девочка, стоявшая в подъезде, почувствовав мой пристальный взгляд, обернулась. Она была не такая, как все. Все девочки, которых я знал, отворачивались, если на них смотрели. Девочка смотрела на меня открыто и дружелюбно. Я хотел что-нибудь сказать, но не сказал. Девочка улыбнулась мне приветливо, вышла из подъезда и, спокойно перейдя под дождем улицу, скрылась в парадном противоположного дома. Я проводил ее взглядом, потом кинулся за ней вслед. Вбежал в парадное, но только услышал, как где-то хлопнула дверь. Много дней я слонялся около подъезда, надеясь встретить ее еще раз, но девочка не появлялась больше. Наверно, она в тот раз вышла через черный ход. Но однажды мама вошла в комнату и положила на стол портфель с чернильной кляксой и устало поправила волосы. – Алеша, обедал? – спросила она меня. – Ага. – Устала. Шесть часов сегодня. Пятые классы самые тяжелые… За квартиру заплатил? – Ага. – Ага… – сказала она грустно. – До чего ты неотесанный. Вот что. Я сейчас пойду сдавать зачеты по языку – пойдешь со мной. – Куда? – удивляюсь я. – Пойдем к нашему Краусу на дом. Он австриец, преподает у нас на заочном. Два года всего, как приехал… переодень рубаху. Посмотришь на культурного человека. Хоть манерам поучишься. Я поднимаюсь из-за стола. – Чего это я пойду? – начинаю я бубнить. Но с мамой разговоры были короткие. Мы шли по переулку, булыжная мостовая которого убегала вниз под уклон. На одной стороне стояли деревянные дома среди деревьев, на другой – одинаковые четырехэтажные корпуса, покрытые розовой штукатуркой. Угловые балконы конструктивистского типа выкрашены в белый цвет. Мы с мамой сворачиваем в зеленые ворота и идем к корпусам по песчаной дорожке. Песок скрипит у нас под ногами. Проплывают зеленые палисадники, за которыми ничего не растет. С деревянных ящиков на балконах свешиваются анютины глазки. Мы подходим к подъезду, и мама озабоченно поправляет мне ворот новой рубахи. – Держись как следует, – говорит мама. – Не отвечай «ага». Руки в карманах не держи. Я отстраняюсь от руки матери и вхожу в подъезд. Мы поднимаемся по ступенькам на площадку второго этажа, и мама звонит в дверь. Дверь открывает высокий человек, похожий на артиста Жакова. Сухое лицо. Чуть вздернутый нос с длинными ноздрями. Трубка во рту. Куртка на «молниях». Тогда еще никто таких не носил. Узнав маму, он вынул трубку из рта и приветливо улыбнулся. – Пожалуйста, пожалуйста, – сказал он и, пропустив ее в дверь, поцеловал у нее руку. Мама торжествующе посмотрела на меня. – Это мой сын, – сказала она, – Алеша. – Очень приятно, – ответил он и, как равному, пожал мне руку. – Краус. Мы прошли в большую светлую комнату, где стояли тахта, письменный стол с вращающимся креслом и длинная полка с книгами в ярких обложках. Мама и Краус начали разговаривать по-немецки, в соседней комнате нестройный хор голосов, мужских и женских, бубнил глаголы в инфинитиве, но я ничего не слышал. Я смотрел на фотографию над столом. На ней была снята та самая девочка, и глаза ее смотрели спокойно и печально. – Познакомься, Алеша, это моя дочь, – как в тумане, донесся до меня голос Крауса. Я побагровел, отвернулся от фотографии и покраснел еще больше. Прямо передо мной стояла та самая девочка и смотрела на меня весело. – Катарина, – сказала она и протянула руку. – А вы Алеша? – Ага, – ответил я. Я вцепился в ее руку и тряс ее до тех пор, пока девочка тоже не покраснела. – Идите в наш институт. Там интернациональный вечер, – сказал Краус. …Мальчишки плакали по ночам из-за Испании. В одесском порту таможенники ловили школьников, которые пробирались на пароходы, чтобы ехать сражаться. Пароходы привозили эмигрантов со всего света. Репродукторы ревели «Катюшу». По сходням спускались черноволосые дети. И женщины с горящими глазами укутывали детей в клетчатые пледы и поправляли волосы худыми руками. На интернациональном вечере хор пел «Красный Веддинг», хор пел «Болотные солдаты», хор пел: «Товарищи в тюрьмах, в застенках холодных… Вы с нами, вы с нами, хоть нет вас в колоннах…» – Я им еще покажу, – говорю я. – Кому? – Фашистам. – Если б ты знал, какие они, – говорит Катарина, и в голосе у нее отвращение. – Если б ты знал! |