Онлайн книга «Самшитовый лес»
Я поняла, что он этого хочет, и сразу пошла к выходу. Сердце у меня прямо выпрыгивало. Я увидела, что они меня заметили и двинулись вслед за мной. Я шла по Петровке и только думала: хочу пройти так, как он описал. По-моему, у меня получилось. Только сердце прямо выпрыгивало. Я была не я, была какая-то совсем другая. Это было как чудо. Потом я оглянулась и вижу, они все стоят в дверях пассажа и смотрят на меня. А потом вслед за мной побежал долговязый парень. Он догнал меня, тронул за локоть. Я подняла к нему лицо и увидела, что лицо у него растерянное. Я эту вечеринку в доме долговязого парня, которого звали Володя, запомнила на всю жизнь. – Я поднимаю этот бокал за прелестную хозяйку дома, – говорит тамада, веселый такой человек, шутник. И сам улыбается, как шутник, и все смотрят на приветливо улыбающуюся мать Володи, которая выглядит совсем молодой под светом австрийской люстры. – Мама вне конкурса, – говорит брат Володи. И все приветливо смеются, и мать приветливо смеется, а поэт встает. – За хозяйку дома, – говорит он. – За доброе ее здоровье, и долгое счастье, и радость в учениках и в делах их. Он тянет руку с бокалом совсем в другую сторону, и все, не понимая, глядят то на него, то на старушку, которая сначала бледнеет, а потом вспыхивает девичьим румянцем. Все растерянно галдят и чокаются только тогда, когда поэт выпивает свой бокал и целует руку старушке, и Володя кидается с ней чокаться. …Разговоры… разговоры… У меня и сейчас они в памяти. И то, как Володя, неприкаянный, бродил среди гостей. – Вчера Варя верблюжиное одеяло купила, уцененное, мне на дачу… Очаровательное, вместо байкового. – Два месяца щенку. Льет на пол. Вот все и кричат на него. К Володе оборачивается тамада, веселый такой человек, шутник. – Когда вся компания весело ликует, – сказал он и икнул, – нужна музыка. Володя, возьми гитару. – Когда вся компания весело икает, – сказал Володя. – Клаша, поставь Бернеса, – сказал тамада. – Парни, парни… как она там?.. Умным себя ставишь, а я тебя вот каким знал. – Маска, я тебя знаю, – говорит Володя. Поэт молчит. Я молчу. Учительница молчит. – Так вот и живем, – говорит брат Володи. – Физики и лирики, вернее археологи. Атмосферочка. – Давай, давай развлекай гостя, – говорит Володя. – Век поэзии кончается. – Знаешь, не делай из меня идиота, – говорит брат. – Кончается поэзия или нет? – спрашивает Володя. – Вова, мы люди простые, – говорит жена брата. – Нам бы факты. – Маска, я тебя знаю, – говорит Володя. …Разговоры… разговоры… – Факты – это вещь, – говорит брат. – Остальное – идеология. Поэт смотрит на него и на его прелестную жену. – Два художника пишут портрет женщины, – говорит он, и та поправляет волосы. – У одного получается мадонна, у другого – мещанка. Вот тебе и факт. – Идеология, – говорит брат. – Это для Кати. – Катю не трогай, – говорит Володя. – Идеологию тоже, – говорит учительница. – Ты можешь сформулировать свою мысль? – спрашивает брат. – Могу, – говорит поэт. – Произведение искусства отличается от факта на величину души автора. Так будет понятно? – Браво! – говорит учительница, и глаза ее блестят. – Катя, слышите? Столько лет!.. Мой ученик!.. Она теперь совсем молодая. – Хаз-булат удалой-й… Бедна сакля твоя, – запевает компания у окна. – Золотою казной… я осыплю тебя-а… – Кто это? – спрашиваю я. – Это все мамина родня, – говорит Володя. – Бабушка здесь ни при чем. – Дам коня, дам кинжал… дам винтовку свою-у… А за это за все… Ты отдай мне жену-у… – Все смешалось в доме Облонских, – говорит Володя. – Вы не находите? И лицо у него совсем несчастное. Потом я с поэтом, этим непонятным человеком, вхожу в тесную комнату. Я не могу понять, зачем он привел меня сюда на эту страшную вечеринку. Может быть, чтобы показать, что человек и в семье может быть совсем одиноким? Может быть, чтобы я не стремилась к дому, какому попало, а только к настоящему? Может быть… Только зеленое окошко телевизора в этой комнате и кто-то приник к спортивной передаче. Тихо. Какое мне дело до незнакомого мне Володи! Ну да, ну он влюбился в меня – это было видно сразу. Я и сама стала какая-то другая от этого. Да мне-то что? – Надо что-то делать, – говорю я. – Ну как? – спрашивает он. – Жуть… – говорю я. Входит учительница. – Наверно, надо что-то объяснить? – говорит она. – Ты не ожидал, что мы так живем. Да? – Ладно. Все пустяки. – Давайте я за такси сбегаю, – говорю я. – У меня есть деньги. – Сиди, – отвечает он. – А хорошо бы достать машину. Пил лишнее. – Сейчас вызову по телефону, – говорит учительница. Она выходит. Тихо в комнате. Только зеленое окошко телевизора. Оборачивается мужчина. – Если я вам мешаю, я могу уйти, – говорит он обиженно. – Да. Мешаете, – жестко говорит поэт. Мужчина поднимается, идет к двери. Тихо. Поэт оборачивается ко мне. Я смотрю на него со страхом. Вот оно, свидание. Настоящее. Взрослое. – Катя, приведи Володю, – говорит он. – Сейчас, – подскакиваю я. Я бегу в столовую, где уже бухает гитара и Володя поет какую-то чушь. Я ему киваю, и он сразу бросает петь и идет вслед за мной. Но за нами увязывается его брат. – Иди спой, – говорит он. – Неудобно. – Он не хочет, – говорю я. – Хватит! – Ого! – говорит брат, оглядывает всех и уходит. Мы с Володей стоим в дверях. – Иди сюда, певец, – говорит поэт. Володя садится рядом, с ним. Я усаживаюсь на тахту. – Могу и вам спеть, – говорит Володя. – Мишка, Мишка, где твоя улыбка… полная этого, как его… огня… – Перестаньте, – говорю я. – А если я не могу больше, – говорит Володя. – Тогда как? Почему ты не поешь? Ты поющий? Или только презирающий? – Иногда поющий, – говорит поэт. – Почему тогда не поешь? – Мою песню пьяным не поют. – Я не пьян. – У тебя соус «Южный» на губах. Володя вытирает рот и протягивает гитару. Поэт обхватил гриф цепкими пальцами и взял простой аккорд. |