Онлайн книга «Самшитовый лес»
– Держитесь! – говорит он. – Крепче. Я обхватываю его за талию. – Я держусь… – говорю я. Мчится велосипед. Мчатся пустынные московские улицы, кое-где украшенные плакатами. Видно, что столица готовится к празднику. Впереди возникают мерцающие стекляшки больших литер «МОСКВА». Открывается бесконечная перспектива Внуковского шоссе. – Вы не замерзли? – спрашивает он. – Пока нет. – Ненормальная девица. – Я нормальная, – говорю я. …Он перестал вертеть педали. Шоссе летело нам навстречу. Тень наша то, короткая, летела впереди велосипеда, то мчалась, длинная, когда мы удалялись от фонаря. – Катя, – позвал он. Помалкиваю. – Катя… эй!.. – Что? – Вы там не заснете случайно? – Нет. Видимо, голос у меня сонный. Потому что поэт жмет на тормоз. Велосипед замедляет ход и останавливается. Поэт упирается ногами в асфальт. – Слезайте, – говорит он. – Зачем? Я слезаю. Поэт тоже. Я стою и хлопаю сонными глазами. Он берет с багажника свой плащ и перекидывает его на раму. Складывает его еще раз и делает из него подушку. – Садитесь, – говорит он. – Зачем вы это? Я не свалюсь. – Язык у меня заплетается. – Живо! Я усаживаюсь боком на раму. Поэт разгоняет велосипед и вскакивает в седло. Смотрит на часы. – Полтора часа осталось, – говорит он. – Надо нажимать. – Вы не думайте, – говорю я. – Я не сплю, я думаю. – Катя, помолчите, – говорит он. Он нажимает. Я клюнула носом и толкнула его в грудь. – Катя, – позвал он. – А? – Спите? – Нет. Небо над шоссе светлеет. Матовые фонари светят слабо. Влажное шоссе медленно ползет навстречу. Поэт устало крутит педали. – Перекур, – сказал он. Он соскакивает с велосипеда и помогает мне сойти. Отводит велосипед на обочину и кладет его в кювет. Я стою на шоссе и ежусь от утреннего холода. – Идите сюда. Погрейтесь. – Я не замерзла. – Слушайте, не утомляйте меня. Я подхожу к нему. Он берет с велосипеда свой плащ, разворачивает его и, накинув мне на плечи, закутывает меня в плащ и обнимает. Я, конечно, замираю, но и не думаю сопротивляться. Просто я знаю, что ничего не будет. Мне сейчас кажется, что я знаю его тысячу лет и тысячу лет ничего не было и ничего не будет… Смотрю на него. – Ну, курносая, – говорит он, – почему вы были такая грозная, когда стояли там в кино у касс? Говорю первое, что приходит в голову: – Я проиграла на соревнованиях. Хотя это тоже правда. Только маленькая. На несколько дней. Пусть считает, что у меня других огорчений нет. Так легче. Девочка проиграла на соревнованиях. И все. – На каких? – По художественной гимнастике. Заняла тринадцатое место. – Дрожите. А говорите, не замерзли. Давайте-ка сюда плащ, – говорит он. Он раскутывает меня и говорит: – А ну показывайте, чему вас учили… на художественной гимнастике. – У меня тринадцатое место. – Ничего. Вытерплю. – Без музыки? – Ничего. А вы мысленно. Я выхожу на шоссе. Опять волнуюсь. Как на соревнованиях. Я смотрю вверх, вспоминаю музыку. Потом я начинаю медленно кружиться и развожу руки. Поэт закуривает, прикрывая огонек от ветра, и смотрит. Пусть смотрит напоследок. Пусть смотрит, как в полной тишине посреди шоссе танцует девочка на высоких каблуках, которая заняла тринадцатое место по художественной гимнастике. Только гравий чуть-чуть поскрипывает под моими ногами. Потом я останавливаюсь и смотрю на поэта. – Это произвольная программа, – говорю я. – Ну как? – Идите сюда. Я подхожу. Он накидывает на меня плащ. – Закутывайтесь, – говорит он. – Погрелись немножко? – Да, – говорю я. – Ну как? Он меня больше не обнимает. Стоит курит. – В следующий раз займете первое место, – говорит он. – Я вам гарантирую… Особенно если в жюри будут сидеть поэты-неудачники. Ну, поехали. Остался час. Наденьте мой пиджак. Не спорьте. Мне жарко. Я переодеваюсь в его пиджак. Из плаща он делает подушку. Устраиваемся. Поехали. – Вы кем хотите быть? Решили уже? – Конечно решила, – говорю я. – Астрофизиком… или портнихой… Нет, астрофизиком… А может быть, портнихой? Кем лучше? – Не будете вы ни портнихой, ни астрофизиком, – говорит он, – а будете вы археологом и еще танцовщицей. И еще чьей-то Музой. – Кем?! – Повезло Володе, – говорит он. – Скажите, Катя, вы типичный представитель или не типичный? – Какой представитель? – спрашиваю я. Когда я проснулась, измученный поэт с трудом крутил педали. Встречный ветер раздувал его рубаху. Я проснулась оттого, что вблизи послышалось гуденье. Нас нагонял грузовик. Поэт свернул к обочине и с силой нажал на педали. Когда грузовик проходил мимо нас, поэт ухватился за борт и некоторое время мчался за машиной, отдыхая. Потом грузовик выпустил синий дым, и я чихнула. Поэт сразу отпустил руку. Грузовик ушел. – Знаете что, давайте я вас подвезу, – сказала я. Тишина. Утренний писк воробьев. Впереди были видны строения Внуковского аэродрома. Я уткнула лицо в поднятый воротник пиджака и успела еще один раз заснуть. Свет горел в зале ожидания аэропорта. Окно было загорожено висящим снаружи большим панно. Мы стояли в дверях и смотрели на ребят, которые сгрудились у авосек и портфелей – вещи уже были сданы. Ожидающие пьют «кукурузный початок». В дальнем углу дремлют два гражданина, прикрыв лицо «Огоньками». Три грузина бренчат на гитарах и поют тихими голосами медленную, томительную песню «Тбилиси». – Граждане, посадочку проспите, – сказала служительница в форме. Граждане смахнули с лиц «Огоньки», и один из них, продрав глаза, покорно спрашивает: – Что, уже прилетели? – Куда? – спрашивает служительница. – Я транзитом… до Владивостока. Он потер кулаком глаза и буркнул: |