Онлайн книга «Психология бессознательного»
|
Ганс: «Почему не у меня?» Я: «Потому что так это устроил господь бог». Ганс: «Почему у тебя не может быть ребенка? О, да, у тебя уже будет, подожди только». Я: «Долго мне придется ждать?» Ганс: «Ведь я принадлежу тебе?» Я: «Но на свет принесла тебя мама. Зкачит, ты принадлежишь маме и мне». Ганс: «А Анна принадлежит мне или маме?» Я: «Маме». Ганс: «Нет, мне. А почему не мне и маме?» Я: «Анна принадлежит мне, маме и тебе». Ганс: «Разве вот так!» Естественно, что ребенку недостает существенной части в понимании сексуальных отношений до тех пор, пока для него остаются неоткрытыми женские гениталии. «24 апреля мне и моей жене удается разъяснить Гансу, что дети вырастают в самой маме и потом они при сильных болях, с помощью напряжения, как Lumpf, выходят на свет. После обеда мы сидим перед домом. У него наступило уже заметное улучшение — он бежит за экипажами, и только то обстоятельство, что он не решается отойти далеко от ворот, указывает на остатки страха. 25 апреля Ганс налетает на меня и ударяет головой в живот, что случилось уже однажды. Я спрашиваю его, не коза ли он. Он говорит: «Нет, баран». — «Где ты видел барана?» Он: «В Гмундене. У Фрица был баран» (у Фрица была для игры маленькая живая овца). Я: «Расскажи мне об овечке — что она делала?» Ганс: «Знаешь, фрейлейн Мицци (учительница, которая жила в' доме) сажала всегда Анну на овечку, так что овечка не могла встать и не могла бодаться. А когда от нее отходят, она бодается, потому что у нее есть рожки. Вот Фриц водит ее на веревочке и привязывает к дереву. Он всегда привязывает ее к дереву». Я: «А тебя овечка боднула?» Ганс: «Она вскочила на меня; Фриц меня однажды подвел. Я раз подошел к ней и не знал, а она вдруг на меня вскочила. Это было очень весело — я не испугался». Это, конечно, неправда. Я: «Ты папу любишь?» Ганс: «О, да!» Я: «А может быть, и нет». Ганс играет маленькой лошадкой. В этот момент лошадка падает. Он кричит: «Упала лошадка! Смотри, какой шум она делает!» Я: «Ты немного злишься на папу за то, что мама его любит». Ганс: «Нет». Я: «Почему же ты так всегда плачешь, когда мама целует меня? Потому что ты ревнив?» Ганс: «Да, пожалуй». Я: «Тебе бы, небось, хотелось быть папой?» Ганс: «О, да». Я: «А что бы ты захотел сделать, если бы ты был папой?» Ганс: «А ты Гансом? Я бы тогда возил тебя каждое воскресенье в Лайнц, нет, каждый будний день. Если бы я был папой, я был бы совсем хорошим». Я: «А что бы ты делал с мамой?» Ганс: «Я брал бы ее тоже в Лайнц». Я: «А что еще?» Ганс: «Ничего». Я: «А почему же ты ревнуешь?» Ганс: «Я этого не знаю». Я: «А в Гмундене ты тоже ревновал?» Ганс: «В Гмундене — нет (это неправда). В Гмундене я имел свои вещи, сад и детей». Я: «Ты можешь вспомнить, как у коровы родился теленок?» Ганс: «О, да. Он приехал туда в тележке. (Это, наверно, ему рассказали в Гмундене. И здесь — удар по теории об аисте.) А другая корова выжала его из своего зада». (Это уже результат разъяснения которое он хочет привести в соответствие с «теорией о тележке».) Я: «Ведь это неправда, что он приехал в тележке, ведь он вышел из коровы, которая была в стойле». Ганс, оспаривая это, говорит, что он видел утром тележку. Я обращаю его внимание на то, что ему, вероятно, рассказали про то, что теленок прибыл в тележке. В конце концов он допускает это: «Мне, вероятно, это рассказывала Берта, или нет, или, может быть, хозяин. Он был при этом, и это ведь было ночью, — значит, это все так, как я тебе говорю; или, кажется, мне про это никто не говорил, а я думал об этом ночью». Если я не ошибаюсь, теленка увезли в тележке; отсюда и путаница. Я: «Почему ты не думал, что аист принес его?» Ганс: «Я этого не хотел думать». Я: «Но ведь ты думал, что аист принес Анну?» Ганс: «В то утро (родов) я так и думал. Папа, а г — н Райзенбихлер (хозяин) был при том, как теленок вышел из коровы?» [43] Я: «Не знаю. А ты как думаешь?» Ганс: «Я уже верю… Папа, ты часто видел у лошади что — то черное вокруг рта?» Я: «Я это уже много раз видел на улице в Гмундене» [44] . Я: «В Гмундене ты часто бывал в кровати у матери?» Ганс: «Да!» Я: «И ты себе вообразил, что ты папа!» Ганс: «Да!» Я: «И тогда у тебя был страх перед папой?» Ганс: «Ведь ты все знаешь, я ничего не знал». Я: «Когда Фриц упал, ты думал: «если бы так папа упал», и когда овечка тебя боднула, ты думал: «если бы она папу боднула». Ты можешь вспомнить о похоронах в Гмундене?» (Первые похороны, которые видел Ганс. Он часто вспоминает о них — несомненное покрывающее воспоминание.) Ганс: «Да, а что там было?» Я: «Ты думал тогда, что если бы умер папа, ты был бы на его месте?» Ганс: «Да!» Я: «Перед какими возами ты, собственно, еще испытываешь страх?» Ганс: «Перед всеми». Я: «Ведь это неправда?» Ганс: «Перед пролетками и одноконными экипажами я страха не испытываю. Перед омнибусами и вьючными возами только тогда когда они нагружены, а когда они пусты, не боюсь. Когда воз нагружен доверху и при нем одна лошадь, я боюсь, а когда он нагружен и впряжены две лошади, я не боюсь». Я: «Ты испытываешь страх перед омнибусами потому, что на них много людей?» Ганс: «Потому, что на крыше так много поклажи». Я: «А мама, когда она получила Анну, не была тоже нагружена?» Ганс: «Мама будет опять нагружена, когда она опять получит ребенка, пока опять один вырастет и пока опять один будет там внутри». Я: «А тебе бы этого хотелось?» Ганс: «Да!» Я: «Ты говорил, что не хочешь, чтобы мама получила еще одного младенца». |