Книга Марионетка для вампира, страница 111 – Ольга Горышина

У нас… Это прозвучало пощечиной, но я выдержала ее стойко, не отводя взгляда от дороги. Я еще не вдова. Не вдова.

В самолете я тоже не плакала. Разревелась только при Ленке. И вот что удивительное, она впервые не кудахтала. Молча села рядом со мной и ждала, когда я сама ее обниму.

— Ты же знала, что так будет, когда выходила замуж за смертельно больного старика.

— Я не знала, что будет настолько больно.

Она не знала ничего про сущность барона Сметаны. Пусть думает, что я погналась за деньгами. Если не верит в мои добрые намерения. А уж про брак с Ондржеем Северовым ей точно знать не следует. До поры до времени. Она даже про Яна не знает. Но деликатно не спрашивает. Это точно не моя Ленка… Или я ее просто не знала никогда настоящей.

А она даже предложила взять отпуск. Но я отказалась. Бесцельно слонялась одна по улицам. Один раз завернула в Академию и отдала старых чешских куколок. Накачивала себя кофе в кофейнях, пока не начинало мутить.

— Почему не спишь ночью? — возмущалась Ленка.

— Меня кошмары мучают.

Мне действительно снились оборотни, драконы, летучие мыши… Настоящие. Такие, какими показал мне их в гроте муж. Муж… Петер мне не снился.

— Нечего было ввязываться в вампирский музей!

Ох как ты права, Ленка, как права… Но уже поздно. Я смотрела на дисплей телефона: пятнадцатое августа, шестнадцатое, семнадцатое… Я завалилась спать утром и продрыхла до обеда. Есть не хотелось. Не хотелось ничего нормального. Я открыла банку с вареной сгущенкой и опустошила ее меньше, чем за полчаса.

— Ты с ума сошла! — напустилась на меня Ленка, выкладывая на стол полуфабрикаты, которые после работы купила в магазине.

— Знаешь, чего мне не хватало в Чехии? — подперла я рукой чугунную голову. — Вареной сгущенки…

— Дура! — зыркнула на меня Ленка и пошла жарить котлеты. — Мужика тебе в Чехии не хватало, вот чего.

Я снова уставилась в телефон: через три дня я буду вдовой. Через три дня. Вдова.

Ленка толкнула ко мне тарелку. Я ткнула вилкой в котлету. Елось с трудом. Большим. Я давилась каждым куском. А потом меня скрутило так, что я еле добежала до туалета.

— Я отвыкла от магазинной еды, — буркнула я в свое оправдание и пошла к чайнику прополоскать кишки.

— Королева!

— Баронесса, — поправила я квартирантку и припала губами к чашке с пустым белым чаем.

Покупная еда дрянь. Пани Дарина, и пани Кларисса вместе с Карличеком избаловали меня. Может, конечно, пан Лукаш достает где-то отборные продукты для наших столов…

Ночью я спала, отказавшись от вечернего кофе. Но проснуться утром оказалось делом трудным. Меня мутило после вчерашнего. Я медленно прошла в туалет и снова обнялась с «белым другом», хотя мне уже нечего было ему отдать.

— Слушай, подруга… — Ленка отставила в сторону недопитый кофе. — А у тебя с твоим бароном что-то было?

Я ничего не успела ответить, даже просто моргнуть, как она уже заорала:

— Дуй в аптеку! Хотя куда тебе… Сиди дома, морковка!

Через полчаса я судорожно сжимала в руке тест с плюсиком, а другой рукой прижимала к уху телефон, пытаясь перенести авиабилет на ближайший рейс. У меня в запасе два дня. Всего два дня, чтобы сказать барону, что он все успел в жизни…

Ленка сидела напротив и комкала подол юбки. А я уже звонила Ондржею.

— Ты можешь меня встретить завтра в Праге?

Секундная заминка на том конце, и чех выдал раздраженно:

— Вера, вам тут не место. Дайте спокойно разобраться с властями, оформить свидетельство о смерти и…

Он бы еще долго продолжал список, но я закричала так, что Ленка аж подскочила с дивана:

— Тогда я беру такси!

В самолете я спала, спокойно перенеся и взлет, и посадку. А вот в Праге меня начало мутить. От голодовки. Я лишь леденцы сосала да грызла сушеные яблочки. Пришлось купить кусок торта и с большим удовольствием съесть его под осуждающий тяжелый взгляд Ондржея.

— Зачем вы приехали?

Я не хотела говорить ему правду. Не сейчас. Не так. Не ему первому.

— Я поняла, что мое место подле Милана. Что в этом странного?

Мы проехали всего час, когда пришлось сознаться в причине такого поспешного возвращения.

— Останови! Быстро!

Ондржей не вышел за мной. Остался в машине, а я долго еще стояла на обочине, дыша воздухом и полоща рот водой из купленной в аэропорту бутылки.

— Почему не сказали прямо?

Я выдержала взгляд и пристегнулась.

— Это касается меня и Милана.

— А меня это, выходит, не касается?

Я отвела взгляд и сжала губы. Живот продолжало крутить.

— Я не буду делать аборт.

— Я и не прошу. Я воспитаю его, как собственного сына. Или дочь… Просто… Я не ожидал. Я думал… У вас с ним… Ну, можно ехать?

Я кивнула.

— Милан совсем плох, — заговорил Ондржей уже на подъезде к особняку. — Мы перенесли его в кухню особняка, там теплее.

— Зачем?

— Он не хотел больше оставаться в моем доме, — буркнул Ондржей и молча въехал в чугунные ворота.

В его доме? Есть домишки для обслуживающего персонала, которых они уже наклепали с десяток. Хотя… Конечно, ему хотелось умереть в родных стенах.

— Подождите, я подам вам руку.

— Я в полном порядке.

Я готова была даже бежать от фонтана по знакомой дорожке, но побоялась растрясти пустой желудок.

— Заходите с черного хода.

Я не обернулась к спутнику, но в этот момент мы оба, наверное, вспомнили, как выбегали из этой самой двери, спасаясь от Элишки. Как же давно все это было…

Я вступила в сумрак подсобки и вздрогнула: из темноты на меня глядели два желтых глаза. Так вот куда Карличек спрятал чучело пана Кржижановского! Дальше я не пошла. Меня остановила Кларисса:

— Мы не сказали ему, что вы приедете. Не хотели волновать заранее.

Я кивнула, и она вышла на улицу к Ондржею. Наверное, в кухне больше никого не осталось. Нет, я ошиблась. На стуле подле раскладушки сидел сгорбившись пан Драксний. Но драконы не в счет.

— Пан барон, — позвала я, решив не называть его Миланом.

Петер вздрогнул, но не повернул на зов головы.

— Милан, — прохрипел старик. — Это не сон. Пани Вера действительно здесь.

Барон резко повернул ко мне голову… У меня навернулись на глазах слезы, и горло заткнулось рыданиями. Белый, как смерть. Худой, одни кости. Моя голова сейчас в разы больше его, а рука… Которая лежала поверх двух пледов стала тоньше руки карлика.