Онлайн книга «Экзотический симптом»
|
– И куда же она намылилась? – Говорит, домой ей надо, у нее дети… – Ладно, пошли! В какой она палате? – В четырнадцатой. Размашистым шагом он двинулся по коридору. Алина семенила следом, едва за ним поспевая. Когда они подошли к палате, она забежала вперед и распахнула дверь перед Мономахом. Каждая палата была разделена надвое, и из левой доносились возбужденные голоса: – Ну, куда ты собралась, дурочка! – увещевал кого-то густой, низкий женский голос. – Ты же на ногах не держишься! – Да пусть идет! – возразил надтреснутый, старческий. – Меньше народу, больше кислороду! Во втором голосе Мономах безошибочно узнал противную старушенцию Игнаткину, которой он самолично делал плановую операцию по замене сустава. Бабка скандалила по любому поводу, и медсестры старались пореже заходить в палату, из-за чего страдали и другие пациентки, которым не посчастливилось лежать в ее неприятной компании. – Так, что тут за сыр-бор? – вопросил он, толкнув дверь, отделяющую предбанник с умывальником и дверьми в туалет и душевую. Его изумленному взору предстала следующая картина. Пациентка лет сорока, сидя поверх шерстяного одеяла, закидывала в полиэтиленовый пакет вещи из тумбочки. Одна ее нога находилась в ортопедическом чулке, и ей было весьма неудобно заниматься своим делом, так как ее правая рука висела на перевязи, загипсованная. – Владимир Всеволодович, она уходить собралась! – пожаловалась пожилая пациентка, лежащая у окна – похоже, это она пыталась урезонить сумасшедшую мамашу. – Вы что, ополоумели, Карпенко? – не совсем вежливо обратился он к женщине, затравленно глядящей на него снизу вверх. – У вас сложные переломы плеча и голеностопа, как вы намереваетесь до дома добираться? – Можно вызвать такси, – проскрежетала Игнаткина, буравя Мономаха черными глазами-бусинками из-под морщинистых век. Интересно, есть ли на свете хоть один человек, питающий к этой гарпии добрые чувства? – Точно, – кивнул он, – можно даже связаться с МЧС и вызвать вертолет для вашего удобства, Карпенко, но мне кажется, что вам все же стоит подумать о том, чтобы остаться в больнице и вылечиться. – Я не могу! – пробормотала больная. – У меня дети… – За ними некому присмотреть? – Вы не понимаете… – Если есть необходимость, можно позвонить в службу опеки и попросить… – Нет! – пронзительно взвизгнула Карпенко. – Не надо никуда звонить, пожалуйста! – Да это же временная мера… – Нет, не надо, не надо! Мономах и Алина встревоженно переглянулись: пациентка определенно вела себя неадекватно. Она попыталась встать и растянулась бы на полу, не подхвати ее Мономах и не верни на место. Держа ее, он ощутил, что тело женщины бьет крупная дрожь. Мономах сделал Алине едва заметный знак— к счастью, девушка обладала способностью понимать врачей с полувзгляда. – Вы не понимаете, я не могу остаться! – бормотала Карпенко, пытаясь высвободиться из мертвой хватки Мономаха. – Они забрали детей, и я даже не знаю… ну, почему вы меня не слушаете?! Вернувшаяся в палату Алина, пользуясь тем, что он крепко удерживает женщину на койке, стараясь не повредить ее оперированную руку, привычным движением воткнула в здоровое плечо пациентки шприц с реланиумом. – В психушке таким место! – авторитетно заявила «гарпия», откидываясь на подушку с разочарованным выражением на физиономии: «концерт» окончен, и дальнейших развлечений не предвидится. Некоторое время Карпенко брыкалась, но потом лекарство возымело действие, и она притихла. Реланиум не вызывает снотворного эффекта, поэтому она оставалась в полном сознании. – Пожалуйста, послушайте меня! – простонала она. – Мне нужно… срочно нужно домой! – Что случилось? – спросил Мономах, усаживаясь на краешек койки. – Ваши дети что, одни, без присмотра? – За ними… Оля смотрит. – Кто такая Оля? – Дочка моя… старшая. – Ну и в чем же тогда проблема? – Они забрали моих младших! – всхлипнула женщина. – Мне нужно домой… – Кто забрал? – перебил Мономах. – Кто это «они»? – Органы опеки! Они пришли и забрали их, я забегала по инстанциям, а тут эта авария так некстати… Оля всего лишь ребенок, она не может сама со всем разобраться… Да не станут они с ней разговаривать, понимаете?! А еще Витя… – Вы сейчас тоже вряд ли сумеете что-то исправить, – возразил Мономах. – Во-первых, просто не дойдете, а во-вторых, сейчас уже девятый час, и все государственные структуры закрыты… У вас есть какая-нибудь соседка, которой можно доверять? Карпенко задумалась на несколько секунд, потом нерешительно кивнула. – Позвоните ей, попросите приглядеть за детьми. Завтра с утра мы попробуем вам помочь. Договорились? Он сурово посмотрел в полные слез глаза пациентки. Та, помешкав, снова кивнула. – Вот и ладненько! – Ну вот, а я сразу говорила – неблагополучная семья! – злорадно проворчала «гарпия». – С чего вы взяли? – возмутилась больная, пытавшаяся с самого начала вразумить Карпенко. – Да с того, что у благополучных детей-то не забирают! Голодрань всякая народит детишек, а потом – давай, государство родимое, заботься о них, расти-корми! – Да вы-то какое к государству отношение имеете?! – кинулась на защиту многодетных семей сердобольная пациентка. – А самое прямое: я, между прочим, на это самое государство пятьдесят лет с гаком вкалывала и налоги платила, а значит, кормила всех этих «крольчих» с их «крольчатами»! Дальше слушать перепалку Мономах не пожелал. Он рывком поднялся на ноги и, взяв Алину за локоть, вывел в коридор. – Проверяй ее время от времени, – сказал он медсестре. – Если попытается выйти… – Если она попытается выйти, поднимется такой грохот, что не услышать будет невозможно! – усмехнулась девушка. – Ну, ты все поняла… Ладно, я пошел, а ты, давай, командуй тут! По пути к лестнице Мономах набрал номер Ларисы Ковальчук. Социальный работник попала в больницу в результате очередного эксперимента Комитета по здравоохранению: там вдруг решили, что такой специалист непременно должен присутствовать в каждом медучреждении. Мономах смутно представлял себе круг обязанностей Ковальчук – вроде бы ей следовало заниматься выбиванием квот для пациентов, находящихся в стационаре, а также заниматься проблемами социально незащищенных слоев населения, однако этим его представления и ограничивались. Мономаху ни разу не приходило в голову обратиться к Ковальчук, и он понятия не имел, обращались ли к ней его коллеги – как-то не было необходимости интересоваться. |