Книга Змея Сатаны, страница 32 – Барбара Картленд

Другой человек, сидевший в экипаже спиной к лошадям, приготовился к действиям и со свирепым выражением лица выскочил на дорогу, сжав кулаки.

Нэнни была права, описывая его, как человека неприятной внешности.

Он набросился на графа, который уклонился от удара и нанес ему ответный удар в лицо. Он был крепким парнем, и у него хватило сил попытаться ответить на удар, но все его усилия оказать сопротивление были тщетны, и вскоре он неподвижно лежал на спине, как и священник.

Граф подошел к экипажу и заглянул внутрь.

Офелия полусидела-полулежала на заднем сиденье. Рот ей заткнули платком, а щиколотки и руки были связаны веревкой.

Граф взял ее на руки, отнес в свой фаэтон и посадил на сиденье. Затем, склонившись над ней, он взял поводья у Джейсона.

– Кучер ваш, – сказал он ему. – Когда вы с ним разберетесь, отпустите лошадей.

Он заметил блеснувшую радость в глазах Джейсона; тот спрыгнул на землю, подбежал к кучеру и уложил его рядом с двумя другими так же ловко, как перед тем его хозяин.

Затем он отвел экипаж на обочину, распряг лошадей и отпустил их пастись в соседнее поле.

Тем временем граф вынул кляп изо рта Офелии.

– Все хорошо, – сказал он, – вы спасены, и я обещаю вам, что это больше не повторится.

Какое-то время она смотрела на него, словно до ее сознания не доходила реальность происходящего, а затем разразилась рыданиями.

Она уткнулась лицом в его плечо, пока он развязывал веревки на ее запястьях и щиколотках. Освободив Офелию, граф обнял ее и прижал к себе.

– Это было ужасно, но вы же знали, что я приду к вам на помощь.

– Я молилась... и молилась... – говорила Офелия сквозь рыдания, – я так испугалась, когда подумала, что вы меня не слышите.

– Я вас услышал, – сказал ей граф. – И обещаю позаботиться, чтобы в будущем такие ужасы вам никогда не угрожали.

– Это мачеха их послала, – прошептала Офелия. – Она... попытается снова.

Граф собирался что-то сказать, но появился Джейсон, выглядевший очень довольным собой.

– Мы оставим их лежать на дороге, милорд, или столкнуть в канаву?

– Оставьте их, – сказал граф, – не будем больше пачкать руки такой мразью.

Джейсон рассмеялся и прыгнул на запятки фаэтона.

Граф развернул лошадей по направлению к Лондону.

Упряжка продолжала путь с хорошей скоростью, но теперь это была не гонка; он отодвинулся от Офелии и посмотрел на нее.

Она перестала плакать и вытирала глаза маленьким платочком.

– Куда мы направляемся? – спросила она через минуту. Голос ее был все еще тихим и испуганным.

– Я хочу, чтобы вы провели ночь у моей двоюродной бабушки, Аделаиды. Это графиня Довейджер Тьюксбери, устрашающая старая дама, которую все боятся, и совершенно заслуженно. Но я думаю, что вы ей понравитесь, а она вам.

– Нэнни будет беспокоиться, если я не вернусь.

– Я дам знать Нэнни, что вы в безопасности. Но мои лошади уже проделали длинный путь, а Лондон отсюда ближе, чем замок.

– Вы... спасли меня, – сказала Офелия, – но я не понимаю, зачем мачеха послала таких странных и ужасных людей, чтобы меня похитить?

– Вероятно, другие люди и не взялись бы за такую задачу, – с улыбкой сказал граф.

Он вовсе не собирался без необходимости открывать Офелии истинную причину похищения, но оценил ее ум.

– Может быть... я ошибаюсь, но они, наверное, имеют отношение к черной магии, – сказала она через минуту.

– Почему вы так подумали?

– Я чувствовала зло, исходящее от них. Такое же, что я ощущала, видя перед собой лицо мачехи... еще до того, как вы дали мне образ. – Граф не ответил, и, помолчав, она сказала: – Они... принесли бы меня в жертву?

– Что бы они ни собирались с вами сделать, – сказал он твердо, – теперь этого уже не произойдет, вы и сами знаете. Забудьте их, Офелия. Я думаю, даже позволять себе задерживаться мыслями на том, что есть зло, – это ошибка.

– Конечно... не надо так делать, – согласилась Офелия, – потому что постепенно так можно оказаться во власти зла.

Она вздрогнула, и граф сказал:

– Я сказал вам, что вы в безопасности. Никто и ничто, будь то человеческие и сверхъестественные силы, не сможет больше причинить вам вред. Я позабочусь об этом.

– Как вы можете так быть в этом уверены? – поинтересовалась Офелия.

– Я скажу вам попозже, – пообещал граф.

Она подумала, что, вероятно, дело в Джейсоне, который может услышать, о чем они разговаривают.

Она вздохнула, но это был вздох облегчения и счастья, и безотчетно придвинулась ближе к графу. Он посмотрел на нее с улыбкой, и она сказала:

– Это очень... неосторожно так мчаться... Мне хочется... потрогать вас и быть действительно уверенной, что вы реальный... и здесь.

– Я в самом деле здесь, с вами, – сказал граф, – и вы можете сказать за это спасибо Нэнни.

– Нэнни? – переспросила Офелия.

– Она послала мне записку, что я ей нужен, а поскольку я знал, что Нэнни никогда не заставила бы меня приехать без действительной необходимости, то выехал из Лондона немедленно, как только получил ее призыв о помощи. Но, как вы знаете, я немного опоздал.

– Нэнни была сильно встревожена?

– Ну конечно, она же вас любит.

– И я ее люблю, – ответила Офелия. – Я была так счастлива в этом милом маленьком домике, слушая рассказы о вас и вашем детстве. Я бы хотела прожить там остаток жизни.

– Думаю, что очень скоро вы нашли бы этот домик маленьким и тесным, – сказал граф.

– Может быть, он и маленький, – сказала Офелия, – но любовь, которую он вмещает, делает его просторным.

Граф снова улыбнулся. Он подумал, что никто не смог бы лучше выразить то, что много раз он думал об этом домике и о любом месте, где жила Нэнни.

Когда он был ребенком, вся любовь, приходившаяся на его долю, исходила от нее; это она защищала его от матери, постоянно его в чем-то обвинявшей. Детская в замке тоже была местом, наполненным любовью, и хотя он и не сознавал этого и не смог бы выразить так, как сейчас сделала Офелия, но всегда это чувствовал, навещая Нэнни в ее маленьком домике, крытом соломой.

Какое-то время они продолжали путь молча. Затем, когда впереди показались очертания первых лондонских домов, граф свернул на боковую дорогу. Проехав каменные ворота, они оказались перед приятного вида домом времен королевы Анны, – из красного кирпича, с длинными окнами и изысканной каменной резьбой над парадной дверью.