Книга Плохие девочки не плачут. Книга 3, страница 319 – Валерия Ангелос

Привычно.

Не ново.

Я поднимаюсь так резко, что стул отлетает с грохотом.

— He is at the island (Он на острове), — говорю и не узнаю свой собственный голос. — At that island (На том острове).

Бросаюсь к Валленбергу, хватаю его за пиджак.

— You should release him (Вы обязаны освободить его), — шепчу сбивчиво, кричу: — You must (Вы должны)!

Барон улыбается.

И убивает меня.

Режет.

Без оружия.

Хладнокровно.

— Nein (Нет), — чеканит в ответ. — Nie wieder (Никогда).

— Warum? (Почему?) — тоже перехожу на немецкий, однако на всякий случай добавляю и по-английски: — Why? (Почему?)

— Alex doesn’t need my assistance (Алекс не нуждается в моей помощи).

— Do you think… do you (Думаете… вы думаете), — замолкаю, но все же вынуждаю себя озвучить чудовищную мысль: — Is it too late? (Слишком поздно?)

— Morton is not the one who kills that fast (Мортон не из тех, кто убивает настолько быстро).

— Please (Пожалуйста), — судорожно сглатываю.

— Enough (Достаточно), — отрезает ледяным тоном.

Валленберг отстраняет меня.

Мягко, но твердо.

А я совсем не чувствую почву под ногами. Остаюсь без опоры. И срываюсь вниз. Падаю в бездну. Без надежды выбраться.

— Save him (Спасите его), — говорю я. — I beg you… please (Умоляю… пожалуйста).

— Don’t waste your tears (Не трать слезы попусту), — заявляет холодно. — My answer will stay the same (Мой ответ останется неизменным).

— But why? Do you hate him? (Но почему? Вы ненавидите его?) — из последних сил сдерживаю рвущиеся наружу рыдания. — He is your grandson. There is your blood in him. You can’t be so cruel (Он ваш внук. В нем течет ваша кровь. Вы не можете быть таким жестоким).

— Girl (Девочка), — усмехается. — What do you know about cruelty? (Что ты знаешь о жестокости?)

— Save him (Спасите его), — повторяю как заведенная. — Save him. I beg you (Спасите. Я умоляю).

— Right. There is my blood in him (Точно. В нем есть моя кровь), — спокойно продолжает Валленберг. — So he will succeed in anything (Поэтому он справится с чем угодно).

— But you… (Но вы…)

— If he has no guts to win than he sure as hell doesn’t deserve to stay alive (Если у него кишка тонка победить, дьявол, он не заслуживает жить), — говорит мрачно.

— What are you doing? (Что вы творите?)

— I believe in him (Я верю в него).

Боже мой, нет.

Господи.

Нет, нет, нет.

Все не может закончиться так.

Не может.

Старик сошел с ума. Просто обезумел. Хотя… он родному сыну приказал перерезать сухожилия. У него свои понятия о правильном воспитании. Свои больные методы.

Искаженное восприятие. Извращенный кодекс справедливости.

— Пожалуйста, прошу вас.

Повторяю по-английски.

По-немецки.

Черт.

Я трачу время.

Пока пытаюсь пробить стену. Пока пытаюсь достучаться. Пока пытаюсь разжалобить камень.

Но что еще остается?

Я ничего не знаю.

Не умею.

Только встать на колени.

— Брось это! — вдруг рявкает Валленберг.

Подхватывает меня под локти, резко тянет вверх, не позволяет униженно распластаться на полу.

Наверное, я ослышалась.

Не поняла.

Просто звучит похоже.

Неизвестные немецкие слова.

— Есть только один мужчина, перед которым ты можешь опуститься на колени, — говорит он. — И этот мужчина не я.

Открываю и закрываю рот.

Ничего не могу из себя выдавить.

Даже перестаю всхлипывать.

— Вы… вы знаете русский язык?

— Никому не говори.

Валленберг подмигивает мне.

По-мальчишески.

— Я не… но… — напрасно пробую составить разумную фразу.

— Я выучил язык своей женщины, — произносит, прожигая меня взглядом насквозь, строго прибавляет: — А ты должна выучить немецкий.

— Зачем? — спрашиваю машинально.

— Алексу будет приятно.

— Вы хотите, чтобы ему было приятно, — истерично посмеиваюсь. — А вытащить его с гребаного острова не хотите. Извините. Вы понимаете значение слова «гребаный»?

— Эта игра не для слабых.

— К черту игры, — выдыхаю устало. — Помогите ему.

— Нельзя вставать у него на дороге.

— Даже если…

— И спасать его не надо.

— Откуда вы…

— Он выиграет.

— Но вы не…

— Он жив.

Затихаю.

Замолкаю.

Не спорю.

Не возражаю.

Пусть будет так.

— Otherwise Morton would capture the whole territory (Иначе бы Мортон захватил всю территорию), — снова переходит на английский, воздвигает между нами официальный барьер.

— What territory? (Какую территорию?)

— The office. The castle (Офис. Замок), — держит паузу и выразительно прибавляет: — You (Тебя).

— Never (Никогда)!

— If it happens I hope you’ll fight better than now (Если это произойдет, я надеюсь, ты будешь сражаться лучше чем сейчас).

— Этого не произойдет, — говорю запальчиво.

— Я всегда хотел, чтобы Алекс нашел правильную женщину, — Валленберг улыбается с обманчивой мягкостью.

— И как?

— Сама мне ответь.

— Что? — тщетно пробую избавиться от колючего кома в горле. — Что я должна сказать?

— Как он справился?

— Я не… я не знаю.

— Девочка, — произносит тихо. — Что же ты наделала?

Вздрагиваю всем телом.

Эти жуткие слова.

Выжжены.

Под кожей.

Железом.

Каленым.

Я отворачиваюсь.

Я хочу убежать.

От самой себя.

— Ничего, — роняю глухо.

Валленберг обхватывает мои запястья. Осторожно, достаточно нежно. Чуть разворачивает, показывает мне мои же ладони. Алые полосы от ремня контрастно выделяются на бледной коже. Печать позорного наказания.