Онлайн книга «Поселок на реке Оредеж»
|
Складом называлась небольшая комната, занятая ящиками со спиртным и консервами. К стене напротив двери был прижат узкий диван с вытертой обивкой, а в углу помещалась «кухня»: маленький прямоугольный стол, накрытый клеенчатой скатертью в синюю и желтую клеточку, два табурета, рукомойник и полка с посудой. В теплое время Олеся Иванна ставила на середину стола маленькую хрустальную вазу с какими-нибудь цветами, которые набирала по дороге на работу, и теперь из вазы торчало несколько крупных подвядших ромашек. Кастрюля с гречневой кашей, укутанная полотенцем, стояла на одном из табуретов. Комарова переставила ее на стол, осторожно размотала полотенце, приподняла крышку и вдохнула густой теплый пар, потом взяла с полки тарелку, нагребла себе несколько ложек, так же аккуратно укутала кастрюлю и села есть. Каша была не очень вкусной: Олеся Иванна не выбрасывала из тушенки жир – жалела, но Комарова готова была съесть теперь что угодно: со вчерашнего вечера во рту ничего не было, кроме пары конфет. Мать когда-то готовила такую же кашу, тщательно отделяя жир и оставляя только распадавшееся на тонкие розовые волокна солоноватое мясо. Жир из тушенки доставался Лорду: едва почуяв запах, он вылезал из конуры, приседал, запрокидывал голову и тихонько поскуливал, а когда мать выходила на крыльцо и бросала ему желтоватые комки, он подпрыгивал и ловил их раскрытой пастью, смешно клацая при этом зубами, а потом облизывался до самого вечера. – Сахарного песку полкило. Комарова положила ложку, спрыгнула с табурета и выглянула в магазин. Перед прилавком стояла, опираясь на палку, бабка Женя. – Пряников не хотите взять, тетя Женя? – заискивающе спросила Олеся Иванна. Бабка Женя с сомнением покосилась на пряники: – А они у тебя мягкие? – Сегодня только привезли, – не моргнув глазом соврала Олеся Иванна. (Пряники привезли, дай бог, в начале прошлой недели.) Бабка Женя раздумывала, мелко постукивая палкой по полу. Голова ее чуть тряслась. – Слышала, Николая Иваныча-то сын?.. – А что он? Олеся Иванна привстала со стула, облокотилась на прилавок, подперев подбородок ладонями. Комаровой и Ленке сын Николая Иваныча Алексей когда-то слепил из красной оредежской глины пару свистулек. – Нашел себе кого-то в городе. Олеся Иванна удивленно охнула: – А Алевтина как же? – Да уж, наверное, как все… – Это кто ж на него на такого позарился? Алексей правда был долговязым, нескладным и с глазами навыкате – на него и в поселке мало кто смотрел. – Да уж кто-то, значит, позарился… – И давно это он? – Да уже недели на три задержался… может, и больше. – Так может, он так просто? – Уж конечно, «так просто»! – бабка Женя усмехнулась. – Ты-то будто не знаешь, как оно бывает – «так просто»! Олеся Иванна смутилась: – Да по-всякому бывает, тетя Женя. Три недели – немного. Бабка Женя помолчала, задумчиво пожевала губами. – Пряников-то возьмете? – напомнила Олеся Иванна. – Пряников не нужно. Сахарного песку полкило. Вот ведь вредная бабка. – А кто это у тебя тут? Комарова сделала шаг вперед. Бабка Женя оглядела Комарову, как будто видела в первый раз. Глаза у нее были по-старчески голубые, но ясные. Когда была жива бабка Марья, они с бабкой Женей дружили, хотя бабка Женя никогда не состояла в партии и была страшная сплетница, чего комаровская бабка, не в пример другим в поселке, не любила и часто попрекала «Женьку» тем, что у той язык как помело, а бабка Женя на это смеялась, и вокруг глаз у нее собирались гусиные лапки морщинок. Говорили, в молодости она была в поселке первой красавицей и за ней увивалась целая куча парней, но она выбрала какого-то приезжего, он с ней покрутился, покуролесил два лета и бросил, а она после этого как-то быстро состарилась и подурнела. – Не обижает тебя эта стервоза? Комарова хотела ответить, но вместо этого прыснула со смеху и зажала рот ладонью. – Тетя Женя, ну как вам не стыдно… – Ой, посмотрите на нее, люди добрые, обиделась! Что, скажешь, не стервоза? – Да ну вас, тетя Женя… – Не обижает, – выговорила наконец Комарова. Однажды батя уволок бабку в сарай, запер дверь изнутри и долго бил, и слышны были крики и как что-то падало и гремело железом. Потом стало тихо, и бабка вышла из сарая, подозвала Комарову, провела рукой по своей голове, собрала пригоршню седых волос, склеенных уже начавшей спекаться кровью, скатала их между ладонями, протянула Комаровой и сказала отнести «Женьке». Бабка Женя, увидев волосы, охнула, накинула на плечи кофту и побежала в домашних тапках на улицу. – Ну, не смотри ты на меня, как Ленин на буржуазию, дай еще печенья грамм двести. – Лучше пряников возьмите. Бабка Женя снова задумалась, постучала палкой по полу: – Печенья грамм двести. Вот того, которое с желейной серединкой. Олеся Иванна взглянула на Комарову: – Ну, что встала, помощница? Комарова схватила пластмассовый совок, насыпала в протянутый бабкой Женей мятый полиэтиленовый пакетик печенья, отдала Олесе Иванне, та поставила пакетик на весы и долго ждала, пока остановится дрожащая стрелка. Когда стрелка остановилась, она постучала по стеклу весов ногтями, стрелка дернулась еще несколько раз и наконец встала окончательно. – Двести тридцать, брать будете? Бабка Женя кивнула, вытащила из большой сумки кошелек и медленно отсчитала деньги без сдачи. Потом забрала свой пакетик, вытащила пару кругляшков и протянула Комаровой: – Как там Марья-то? – Лежит, чего ей… – Навещаешь ее? – Вчера была. Бабка Женя вздохнула: – А меня все никак Господь не приберет. Олеся Иванна едва заметно усмехнулась (Черт тебя никак не приберет, сволочь старая. Печенья ей подай с желейной серединкой!), но вслух сказала только: – Что вы такое говорите, тетя Женя! Бабка Женя в ответ покачала головой, тяжело вздохнула, взяла с прилавка выставленные Олесей Иванной полкило сахара и поползла к двери. Комарова откусила печенье: сладковатое песочное тесто как будто растворилось во рту. Бабка Женя, как все старики, эти печенья размачивает в чае, и чай становится густым и мутным от крошек. Какая ей разница, пряники, печенье… взяла бы правда пряников. – О чем задумалась, помощница? – Да так… – Комарова пожала плечами. – Ни о чем, просто. Олеся Иванна смотрела на нее и усмехалась. Она всегда так усмехалась, и, когда говорила, казалось, будто она усмехается, всегда у нее уголки рта ползли вверх, и мужчинам это нравилось, особенно Петру. |