Онлайн книга «Малая Пречистая»
|
– Вовка, а ты пошто её боишься-то?! Ей, баушке, сено жевать нечем, не то что твои уши, на твои уши зубы-то нужны какие – жалезные. Спалкал бы вон лучше, патронташ мне вынес – один хрен запрягать не умешь – как стрижа в кулёмку путашь. – Ну дак как же! Тебе мамка велела, ты и иди, нечего на другого перекладывать. А запрягать тебя ещё научу, – огрызается Вовка. И язык высунул, хомут стягивая. Прокопий фыркает довольно. – Под носом вон ещё – лягушек хошь плоди, учитель хренов. Аграфена, убедившись в наличии всего необходимого, накрывает воз брезентом и, увязывая его старыми вожжами, голосит, будто заблудилась: – Катька! Надька! Нинка! Девки, где вы, а?! Идите-ка сюды! Из дома друг за дружкой выходят три девочки и, прищурившись на солнце, становятся за спиной отца. Мать, не оборачиваясь и не отвлекаясь от того, чем занята, говорит им: – Морковь продёргайте, барыни, горох прополите и картошку с воскресенья тяпать начинайте. Пора уж. Перерастёт. Да свиней, смотрите, в гряды не запустите, а то устроят тут… всё перепашут! Потом, время выберете, и дустом в куте посыпьте, следите только, чтобы Манька с Юркой заместо сахару им не объелись, как вон у Лебедевых… ихний-то мальчишка, Царство Небесное рябёнку. – Во, пулемёт-зенитка, ну, зараза, оглоушила, – вставляет Прокопий, выбивая о плаху крыльца свою трубку. Аграфена пропускает это мимо ушей. – Телёнка – пусть не на улицу, но на пригон хошь выпускайте. В стайке-то всё, дак уморится и подохнет. – А-а-адно, – нараспев обещают девочки. – Чего же ещё-то? – напрягает Аграфена память, вытирая платком пот с лица. – Голова, как кумпол прямо… А!.. Петьку по ночам будить не ленитесь, пусть хошь и так – дежурство хошь назначьте… То матрасишко весь сгноит, паршивец. И раздевайте, спать-то как ему… Ну, а ты так до ночи и будешь сидьмя тут сидеть?! Отдирай свою задницу, ехать надо, – обращается она к мужу. – Жар-то, может, переждём, а, баба? – говорит Прокопий, поворачивается и подмигивает дочкам. – А ты бы всё пережидал, век бы и сосал свою соску, – говорит Аграфена и добавляет: – Не восковой – не расплавишься. Прокопий, кряхтя нарочно громко, поднимается, отрясает со штанов сзади пыль и исчезает в сенях, через некоторое время выходит оттуда, спускается с крыльца и издали ещё бросает патронташ на воз. – Бросай, бросай, ненормальный… Может, когда-нибудь взорвутся. Ребятишек-то вот захлестнёт, – предупреждает Аграфена. – Дура, – говорит Прокопий. Проверив упряжь, он садится на телегу. Аграфена подстилает старый ватник и устраивается с другой стороны. – Ружьё не согни, баба. – Не загнётся твоё ружьё. – Да кто и знат. Аграфена! – Ну? – Телегу-то как осадило. Вовка, глянь-ка, ось под матерью не треснула там? – Ты не мели-ка чё попало, – одёргивает Аграфена мужа. – Я-то думала, чё путнее он. – Ну, ночной рыбак, – возглашает Прокопий, – отворяй ворота! Петька, от удовольствия зияя ртом беззубым, спешит исполнить отцовское приказание. И вот Прокопий и Аграфена выезжают со двора. Два мальчика и три девочки стоят возле ворот и вяло машут родителям руками. Мать, увидев в окне прощающихся Маньку и Юрку, грозит им пальцем – на всякий случай. Отец оглядывается и строит двойняшкам рожу. Те, повизгивая, влипают лбами в стёкла. Вдруг, вспомнив что-то, Аграфена кричит старшим: – В кино будете убегать – избу замыкайте! Бандюг-то мало ли теперь тут всяких шлятца! А лучше и не ходите! Дома играйте! Нечего маленьких одних оставлять – себя и избу ещё спалят, помилуй Господи! Витька объявится, передайте, как приеду, всыплю ему как следует за то, что смотался! – Да не ори ты… Кобылу вон перепугала. – Ничё с ней, с твоей кобылой, не случится, заикой-то не станет. – Да хрен и знат. До леса едут по тракту. Горячий воздух сушит во рту. Обычно речистая и большая охотница до житейских фантазий и мечтаний, Аграфена безмолвствует. Неизвестно, сколько бы длилось молчание, возможно, что и до самой пасеки, если бы не одно обстоятельство. За только что кончившейся пустынной улицей, где даже в окно на шум проезжающей телеги никто не выглянул, недалеко от дороги на поседевшей от пыли полянке увидела Аграфена спящего мужика и с интересом принялась разглядывать его скомканный и скрученный на спине пиджак, одну в кирзовом сапоге, другую босую – ноги, руки, вывернутые так, будто плясал, плясал мужик да и упал, уснув прямо в пляске, и его бурые от глины штаны. Аграфена изучила тщательно объект и зафиксировала в памяти некоторые детали – на случай будущего рассказа. Не Прокопию – кое-кому. По дальности расстояния закончив осмотр, она сказала: – Убайкался, горемыка, – сказала так и ткнула локтём в спину мужа. – Чего? – Смотрел? – Смотрел. – Куда? – А куда надо? – Такой же, как ты. – Кто? – Да вон, проехали-то… На пляже-то как который распластался. Уж будто и не ви-идел… – А-а-а. – Знать бы, на что человек пьёт? – Нравится, вот и пьёт. – Я говорю, на какие такие шиши? – Не на твои же. – Ага, ещё бы на мои! Мне одного такого вон по горло… И ничего с ним не случится, с паразитом. – А чё тако случиться с ним должно? – Путнего человека давно бы уж ударило. Солнце-то, слава Богу, ишь наяриват как. – Ударило же! Не ударило бы, не лежал бы там. – Дак как же! Вас, пьяниц, никака холера не берёт. – Взяло же мужика. В другое время Аграфена с азартом бы продолжила разговор, тему эту она за свою жизнь отработала и отшлифовала, но сейчас – язык непослушен, мысли в клубок будто спутались, а распутать их – сил нет – жарко. Вот пчеловоды съехали с тракта на конную, травянистую дорогу. Ялань постепенно, дом за домом, скрывается за лесом, вернее, лес, медленно смыкаясь, прячет от уезжающих деревню. Аграфена и Прокопий, последний раз кинув на неё взгляд и мысленно с нею попрощавшись, натягивают на лица сетки, спасаясь от облепивших сплошь их сразу комаров. – Комар сеягод дурной, язви яво, – говорит Аграфена. – Слепня – того вроде не так, а этого гада – эвон чё – тучи. И пекло им такое нипочём. – Хватат, – рассеянно поддакивает жене Прокопий. – Лонись поменьше вроде было… Узнал его ты, нет? – резко вдруг на другое переходит Аграфена. – Кого его? – будто бы не догадывается Прокопий. – Того, на полянке… как пугало-то будто уронили. |