Книга Всё летит к чертям. Автобиография. Part 2, страница 72 – Моби

К десяти вечера концерт закончился. Мы погрузили инструменты в фургон, поели пиццы и вернули на место сдвинутые столы и стулья.

Утром мы заехали в «Макдоналдс» купить еды в дорогу и начали долгое путешествие назад в Коннектикут. В начале пути мы все уплетали бургеры. А через час у меня неожиданно прихватило живот.

– Ребята, – жалобно сказал я, – кажется, мне нужно в уборную.

– Ладно, – сказал из-за руля вокалист Reflex from Pain, – я поищу заправку.

Через несколько минут я запаниковал.

– Мне нужно сейчас! – объявил я.

– Эй, мы черт знает где! Потерпи немного!

– Нет! – истерически закричал я. – Мне очень надо!

Фургон резко остановился, и я выпрыгнул из кузова, стягивая на ходу штаны. Едва успел отбежать на несколько футов от машины, как меня прорвало.

– О, гадость! – застонал Джим. Ребята высунулись из фургона и стали кидать в меня пустые пивные банки. А мой кишечник бурно исторгал свое содержимое на землю.

– Хватит! – кричал я, пытаясь уворачиваться от летящих в меня банок, сидя со спущенными штанами.

– Быстрее, Моби! – кричали парни. – Мы уезжаем!

– Ладно, отстаньте от него, – стал успокаивать ребят Джим. И заслужил этим мою вечную благодарность.

Через пять минут кишечник опорожнился, и я вернулся в фургон. Но нам пришлось останавливаться еще несколько раз. Меня рвало и несло. Мой дом находился по дороге к той школе, где должен был проходить наш концерт. Ребята решили завезти меня домой, чтобы я пришел в себя, а потом заехать за мной. К моему дому в Дариене мы подъехали в полдень. Меня лихорадило и трясло. Но я старался не терять мужества, держаться – нельзя было сорвать наши гастроли!

– Заедем за тобой через два часа, – сказал Джим, и фургон, фырча, отъехал от моего дома.

Я посидел на унитазе сколько положено, рухнул на постель и уснул. Разбудили меня гудки фургона, подъехавшего к дому. Я прислушался к себе. Мне стало намного лучше. Видимо, жгучее желание не подвести своих друзей на гастролях исцелило меня. Фургон продолжал сигналить – я быстро почистил зубы и выбежал из дома.

Мы направились в Чоут Розмари Холл, одну из самых чистых и красивых подготовительных школ в Коннектикуте. Один из тамошних старшеклассников стал ярым поклонником панк-рока и, однажды увидев в «Anthrax» выступления Vatican Commandos, Violent Children и Reflex from Pain, захотел познакомить с ними Чоут. Он предложил всем нам сто долларов за концерт наших коллективов в школе. Мы согласились.

Единственной проблемой были названия групп, слишком жесткие для рафинированного и чувствительного Чоута. И Vatican Commandos превратилась в Velvet Calm, Reflex from Pain – в Reflections from Poetry, a Violent Children так и осталась Violet Children.

Мы играли в актовом зале. Солнце садилось за поросшие плющом кирпичные здания. «Толпу зрителей» составляла пара десятков чистеньких учеников. Наш промоутер, поклонник панк-рока и организатор концерта, стоял у входа в зал, зазывая проходящих по коридору школьников.

Когда мы играли «Point Me to the End» ^[177] – одну из самых наших мрачных и быстрых песен, стиль которой больше напоминал спид-метал, чем панк-рок, – я посмотрел на своих Vatican Commandos и подумал: «А вообще мы хороши!» Чип стал быстрым и сильным ударником. Джим – безумным и яростным бас-гитаристом. А Чак был маленьким крикливым демоном, орущим на пределе дыхания и взвинчивающим публику. Я был рад, что сумел вернуться в группу.

После концерта Джим с Чипом и Чаком выпили на парковке легкого пива, а так как я по болезни не мог составить им компанию, меня назначили водителем. По дороге они продолжали пить, а я слушал подборку «Flex Your Head».

– Не вздумай гадить в машине, Моби! – крикнул Джим.

Я засмеялся:

– Ничего не обещаю!

Мне был нужен хит.

Моя слава увядала: несколько лет назад о моем участии в музыкальных фестивалях объявляли в первую или вторую очередь, а теперь я стоял в ряду участников четвертым или пятым. На некоторых фестивалях мне даже приходилось играть днем. А выступать днем перед 50 тысячами человек, изнывающими под палящим солнцем, – смерти подобно для того, чья карьера не в лучшем состоянии.

Угасающая популярность приводила меня в ужас. Несколько лет назад меня постоянно приглашали на вечеринки. Вечеринки рок-звезд. Вечеринки кинозвезд. Вечеринки чиновничьей элиты. А теперь приглашения приходили все реже, и сами празднества были не столь престижными, как те, в которых я участвовал после выхода Play.

Я боялся, что если потеряю популярность, то никогда не найду ту, кто наконец полюбит меня.

Но сегодня все должно было сложиться иначе: меня пригласили на празднование дня рождения миллиардера. Я собирался поехать на вечеринку, закончив работу над песней.

Последние несколько дней я не вылезал из студии. Потому что задался целью создать хит, который вернул бы мне славу – под стать той, что была у меня после Play. В песне, над которой я работал, был приятный диско-припев с повторяющейся фразой для женского голоса «I love to move in here» ^[178]. Я хотел добавить диско-ударные, перкуссию и немного клавишных в стиле старого хауса, но понимал, что этого недостаточно. Трек в его нынешнем состоянии не мог стать тем, что мне нужно. С минуты на минуту в мою студию должен был прийти Грандмастер Каз ^[179], и я надеялся, что его вокал все изменит. Песня зазвучит иначе и избавит меня наконец от проклятия дневных выступлений на фестивалях.

Грандмастер Каз был хип-хоп-легендой. Он создал большинство знаковых рэп-треков конца 70-х и начала 80-х годов. Многие считали, что он, собственно, и изобрел рэп. Я связался с ним неделю назад и спросил, не согласится ли он исполнить несколько куплетов на моей новой пластинке. К моему удивлению, Каз согласился.

Нью-йоркское хип-хоп-сообщество все еще любило меня. Я делал ремиксы со многими своими рэп-кумирами, например, с Public Enemy, MC Lyte, Busta Rhymes и Nas. И большая часть нью-йоркских исполнителей хип-хопа и их продюсеров обычно очень тепло относились ко мне. Они всегда вставали на мою сторону, говоря что-то вроде: «К черту Eminem, Моби, мы прикроем тебе спину!» Это было приятно, но положения вещей не меняло. Eminem был самым успешным музыкантом на планете и с каждым годом продавал все больше записей, а я – все меньше.