Книга Янмэйская охота, страница 164 – Роман Суржиков

— Ваша честь, обвинитель не готов сегодня представить материалы по данному вопросу.

— Обвинитель и не обязан исследовать моральный облик ответчика. Согласно правилам, суд сам взял на себя труд подготовить материалы, каковые и представит после перерыва.

Едва начался перерыв, Ворон с кислою миной подошел к Эрвину.

— Что еще за моральный облик? — воскликнул герцог. — Откуда он взялся в деле?

— Его там и нет, милорд. Это частая практика в имперских судах: если обвиняется аристократ, то суд имеет право оценить его нравственность и соответствие нормам дворянской чести. Унизительнейшая процедура: на свет вытащат всю грязь, с обвиняемого стянут исподнее, вывернут наизнанку и дадут понюхать всем желающим.

— И дворянство допускает подобное?!

— Сия экзекуция применяется избирательно — к тем несчастным изгоям, кого дворянство не станет защищать, либо к личным врагам Династии. По сути, это не судебное действие, а часть наказания. В данном случае — месть судей за Телуриана.

Минерва, слушавшая беседу, теперь вмешалась:

— Мне думается, Менсон до дна испил чашу унижения. Можно отменить этот ужас?

— Я пытался, ваше величество.

— А если я сама обращусь с просьбой к суду?

— Лорды заподозрят вас в пристрастности. Враги Менсона будут возмущены, а таковых здесь…

Марк обвел красноречивым жестом всю Палату.

— Возможно, хоть советник Менсона сумеет что-то сделать?

Эрвин глянул на скамью обвиняемых. Франциск-Илиан и Менсон беседовали о чем-то, безмятежно глядя в зал. Казалось, никто из них не испытывал и капли тревоги.

— Пропадет, дурачина, — выдохнул Марк.

— Ваше величество, лорд Ориджин, — раздался над ухом басовитый голос. Басовитый и скрипучий — узнаваемое сочетание.

— Я к вашим услугам, лорд Лабелин.

— Я лишь хотел выказать уважение к вашим успехам в деле правосудия. Пойман истинный убийца владыки — прекрасное достижение!

На «истинном» стояло многозначительное ударение.

— Благодарю вас, милорд.

— Надеюсь, протекция сумеет отыскать и истинного отравителя Леди-во-Тьме. Это ведь тоже случилось в поезде. Возможно, виновник — тот же Менсон? Может, таков его преступный почерк — вершить злодеяния в поездах?

Столь явный выпад требовал острого ответа, однако Эрвин растерялся и не нашел слов. Мими пришла на помощь:

— Я дважды навещала Леди-во-Тьме и не услышала от нее ни слова о ядах. Убеждена, что королева Дарквотера — земли колдунов и отравителей — первой сумела бы распознать яд!

— Ваше величество, буду я искренне рад, если покушение на Леди-во-Тьме — всего лишь плод иллюзий. Вот только странно: отчего ни сам лорд-канцлер, ни его доблестные вассалы не допущены в имение Леди-во-Тьме?..

Не дожидаясь ответа, путевец отвесил поклон и удалился.

— Он распустит слух по всей Палате, — проскрипел Эрвин.

— Ни капли сомнений, — кивнула Мими.

— Тьма сожри, Марк, когда вы найдете мне этого чертова отравителя?

Ворон развел руками — мол, я-то здесь, в суде.

— У вас полтысячи подчиненных!

— И всех их не очень-то жалуют в имении болотников. Мы допросили кого смогли и разобрали вагон по винтикам. Вагон — безопасен, как колыбель, в нем даже муха не сдохнет. Свидетели как один твердят: невозможно отравить Леди-во-Тьме. Ее пищу пробуют придворная ведьма и жало криболы, оба — знатоки ядов. На пальце королевы — перстень с грибком-ядоискателем: он, якобы, источает резкий запах, если касается отравленной жидкости. А главное, сама королева восемь лет изучала ремесло криболы — в смысле, разные способы послать человека на Звезду.

— То ж было в молодости. Может, она забыла уроки?

— Вы знаете, милорд, что у Леди-во-Тьме имеется дочь. Они рассорились настолько, что старуха выгнала дочь из Дарквотера и лишила всех наследных прав. А дочь поселилась на Фольте и шесть раз подсылала к матери убийц. Все покушения бесславно провалились.

— Может, седьмое достигло успеха? В том проклятом поезде.

— А может, милорд, Леди-во-Тьме просто заболела? С пожилыми людьми случается.

— Заболела в ту единственную ночь, когда ехала со мною вместе? Найдите парня, который поверит в это. Если ему окажется больше пяти лет, я дам вам эфес!

— Милорд, а вы точно ее не… того?

Мими хихикнула, Эрвин пронзил Ворона взглядом. Тот поднял ладони:

— Шучу, шучу!

* * *

После перерыва началось избиение.

Суд вызывал весьма уважаемых свидетелей — таких, как министр путей, первый церемониймейстер, епископ собора Всемилости, баронет Дориан Эмбер и гвардейский капитан Уитмор. Отвечая на вопросы судей, они вспоминали всевозможные проступки Менсона. Председатель вел опрос умным и губительным порядком. Сперва свидетелям предлагалось вспомнить смешные, почти невинные проделки: как Менсон высмеивал дворян, паясничал на приемах и балах, несуразным поведением вызывал у всех неловкость. Но следующая группа вопросов вытаскивала на свет события давние, унизительные и мерзкие. Менсон слизывал с паркета разлитую эхиоту; Менсон обмочился, испугавшись фанфар; Менсон бегал по дворцу голый с торчащим стержнем — ловил служанку. Поначалу лорды Палаты спокойно посмеивались, теперь стали кривиться в гримасах отвращения. Разумеется, все понимали причину унижений шута, но не выказывали сочувствия. Янмэйский дворянин, бывший первый адмирал Короны снимает штаны и делает кучу под лестницей, не добежав до уборной, а потом носится кругами и орет: «Она дымится, дымится! Вот это я горячий парень!» Какова бы ни была причина, противно слушать такое.

Но дальше стало еще хуже. Суд попросил каждого свидетеля назвать самое острое воспоминание, связанное с Менсоном, и лорды услышали несколько историй.

В день поминальной службы по Телуриану шут пробрался к алтарю, отхаркался и сплюнул на портрет комок зеленых соплей.

В день военного парада Менсон рассовал по карманам фунт конского навоза и стал кидать в знаменосцев, пользуясь их неподвижностью. Прежде, чем его остановили, успел попасть одному точно в рот. Знаменосец не стерпел, бросился на Менсона — и был изгнан из гвардии за несдержанность.

У одной придворной дамы имелся кот, весьма неприятный Менсону. Шут поймал кота и подвесил за яйца. Не метафорически, а в самом прямом смысле. Кот орал, дама орала, Менсон хохотал — дескать, эти двое вопят одинаково. Кончилось трагично: резко дернувшись, кот оторвал себе орган и побежал по дворцу, заливая залы кровью — пока не упал замертво.

Один секретарь решил посмеяться над Менсоном и выхватил у него эхиоту (случилось еще в те дни, когда шут изнемогал без снадобья). Менсон поступил внезапно: вместо того, чтобы клянчить, прыгнул на секретаря и стал кусать. Он отгрыз бедняге нос и изжевал обе щеки.