Книга Смотри, я падаю, страница 36 – Монс Каллентофт

Телефон в руке. Бумажка с номером лежит на зеленом покрывале. Он звонит, думает, а знает ли она о пропаже своей дочери. Должна знать. Сигналы проходят, пятый сигнал прерывается голосом, обеспокоенным и испуганным голосом, который что-то говорит по-польски.

– Is this Agnieszka? Do you speak English? ^[85] – говорит он в тишину.

Кровать под ним прогибается, и тревога Наташиной мамы веет через мобильник прямо ему в ухо.

– Who is there? Who is this? ^[86]

Он называет свое имя, говорит, что он частный детектив, что он получил задание от Петера Канта.

– Найти Наташу? Это твое задание? Скажи, что это твое задание.

– Да, это, – отвечает Тим.

– Она жива, я знаю, что она жива.

Агнешка вдыхает перед тем, как продолжить.

– И Петер в это никак не замешан. Он ее любит. Они любят друг друга. Она познакомилась с Петером после смерти его дочери. После его развода, когда он поехал в Берлин по делам. Мы видели от него только хорошее.

Он представляет себе мать Наташи Кант. Маленькая стареющая женщина на стуле у потрепанного деревянного стола в еще более потертой кухне.

– Он купил мне квартиру в Познани у старой площади. Хорошую квартиру. Новые машины.

Тим видит в воображении новую картину. Аккуратная дама у черного металлического стола в кухне с блестящими белым лаком шкафчиками и микроволновкой из нержавейки.

– Он дал ей все, что она могла пожелать. Все. К чему бы ее привела работа в берлинском баре? Ты должен понять. Наташин папа умер. Погиб в аварии на стройке в Норвегии, когда ей было только три. Упал с лесов. Мы остались с ней вдвоем.

Слова спешат, будто они превращаются в веревку, которая закрепится за ноги Наташи и вытащит ее домой. Он все это узнает, панику, тревогу, боль, то, что невозможно понять.

– Ты должен ее найти. Узнать, что произошло.

– Полиция с вами говорила?

– Никто со мной не говорил.

– Были у Наташи враги? Случилось что-то такое, о чем вы знаете?

Тишина на другом конце.

– Никаких врагов.

Опять кричат соседские дети, но он не слышит голосов ругающихся взрослых, вообще не слышит взрослых, может, они оставили детей одних дома.

– А у Петера есть враги?

– Я не знаю. Я не верю, что он мог убить ее любовника. Он не такой мужчина. Я знаю. Я знаю мужчин. А что ты думаешь, что произошло?

«Я попытаюсь узнать», – хотел он сказать, но поток ее слов продолжился.

– Она жива? Ты думаешь, что она жива? Я знаю, что она жива.

Он хочет расспросить ее о Наташе, о том, какой она была в детстве, какой она была в то время, когда встретилась с Петером, почему она завела себе любовника, и Агнешка как будто бы слышит его внутренний голос.

– Он ее совратил, – говорит она. – Наверное, у него была причина, чтобы ее соблазнить. Он наверняка был профессиональным донжуаном.

Они вдвоем, держась за руки, идут вдоль набережной.

– Ты знаешь, где она может быть?

– Ты проверял в квартире?.

– В какой квартире?

– В той, которую Петер мне купил, чтобы у меня была своя, когда я приезжала в гости. Он не успел ее отремонтировать, но, может быть, она там прячется от всего этого шума?

Я никогда не видел ее ни в какой такой квартире. Если бы такая квартира была, она должна была именно ее использовать для любовных встреч.

– Это моя квартира, – говорит женщина, мать Наташи. – Она никогда бы не привела соблазнителя в мою квартиру. Такая девочка, как моя, так не поступает.

Крики детей стихли, внизу на улице кто-то заводит мотоцикл.

Она привела соблазнителя в виллу, в свою с законным мужем спальню. Занималась там с ним любовью в мерцающем свете бассейна. Но об этом он не говорит Агнешке Заблудович.

Он поднимается по лестнице на девятый этаж дома 20 по улице Calle Ramón в районе Cajal, где должна находиться квартира. Пистолет у него с собой, прижимается прохладой металла к спине. Поднимаясь наверх, он думает, почему Петер Кант ничего не сказал ему о квартире. И понимает, что может обнаружиться многое, чего не раскрыл ему Кант, и что ему никогда не узнать, что именно или почему.

Звонить Канту в КПЗ невозможно. Ни о каких посещениях и думать нечего.

Он останавливается на площадке восьмого этажа у коричневой двери лифта, переводит дух, вытирает лицо рукавом рубашки. Прислушивается к звукам наверху, но слышно только телевизор за закрытой дверью, да шум машин на улице. Через окошко ему видны мачты в гавани, море сине-серого цвета, как это часто бывает в летних сумерках.

Он продолжает путь наверх.

Прислушивается. Поднимается по лестнице до девятого этажа. Единственная дверь в квартиру прямо перед ним, она взломана и приоткрыта.

Он отводит руку к спине, к поясу брюк, выхватывает пистолет.

Осторожно открывает дверь пошире, петли не скрипят. Дальше прихожая. Пустая комната с лазурно-голубым синтетическим покрытием на полу. Коричневые обои с медальонами и следами картин. Он проходит дальше. Такая же пустая гостиная с террасой и таким же видом на море, как и с лестничной площадки.

– Наташа! Ты здесь, Наташа?

Он делает вдох.

– Есть здесь кто-нибудь?

Но стены не отвечают.

Спальня без мебели, кухня с красными дверцами шкафов, как в семидесятые годы, газовая плита, покрытая слоем пыли, на которой кто-то пальцем нарисовал кривое сердце. Форма, которая стремится вылететь наружу, в вечер и в ночь, и дальше в запертую комнату.

Тим припарковался у белого здания отеля в курортном местечке Illetas. Прищурившиеся окошки, обрамленные красным, и балконы с черными металлическими перилами.

На другой стороне узкой улицы стоит небольшая серая вилла, зажатая между ухоженными домами с апартаментами. Калитка к домику открыта, в саду виднеется лестница, ведущая вглубь зарослей зелени, смахивающих на джунгли.

Он прогуливается ко входу в отель, встречая поджаренных на солнце и чуть не утонувших в сангрии людей на пути с пляжа домой. Надутые игрушки кажутся тяжелым грузом в их уставших руках.

Портье придерживает ему дверь, он проходит через вестибюль и дальше на террасу Gran Hotel del Mar.

Первое, что попадается ему на глаза, – это кусок розового облака и лиловое небо над морем, где идет паром с Балеарских островов в сторону Барселоны, Валенсии или Ибицы. Пальмовые листья, кажется, танцуют перед линией горизонта, покачиваясь на ветру. Официанты в белых майках и бежевых чинос разносят серебряные подносы со свежеприготовленным джином и тоником гостям с совершенным оттенком бронзового загара.