Книга Шок-школа, страница 37 – Татьяна Устинова, Павел Астахов

Стараясь успокоиться, я схрупала все сушки и выпила кофе.

Потом я закрыла сюрпризную папочку, завязала ее бантиком (кривой получился), встала и, одернув пиджак, пошла к Анатолию Эммануиловичу – возвращать его троянский подарочек.

Варя Мюллер, секретарша шефа, при моем появлении спрятала в ящик стола надкусанную шоколадку и сделала строгое лицо.

– Доброе утро. У себя? – я кивнула на дверь начальственного кабинета – высокую и широкую, в две створки, обитые темно-красным кожзамом с бронзовыми гвоздиками.

Говорю же, наш Плевакин старомоден. Дома-то у шефа евроремонт, но это всецело заслуга его супруги: Тамара Тимофеевна – женщина передовых взглядов. В рабочем кабинете нашего председателя суда царит номенклатурный шик советских времен. У Вари в «предбаннике» даже кулера нет, зато есть встроенный в мебель бар и холодильник с нарзаном.

– У себя, – кивнула мне она, удерживая строгое лицо, как маску. – Но пускать не велено.

– Всех? Или только меня? – ее лицо наводило на подозрения.

Варя хмыкнула.

– Шоколадом не поделишься? – я сменила тактику. – Дима кофе пить собрался, а у нас только сушки. Твердокаменные…

Маска превратилась в нормальное лицо. Секретарша шефа, хоть и замужняя дама, влюблена в моего помощника, это всем известно.

– Если спросит – меня не было, я вышла в туалет, – Варя вытащила из ящика стола шоколадку – целую, ненадкусанную – и покинула свой сторожевой пост.

Коварно улыбаясь, я сунула папку под мышку и двумя руками развела тяжелые дверные створки. За ними была вторая дверь – дубовая, полированная, обеспечивающая полную звукоизоляцию.

– Тук, тук! Можно? – Я толкнула дубовую дверь, но соваться за нее не спешила.

Шеф бывает гневлив, а на столе у него по моде былых времен и пресс-папье малахитовое имеется, и увесистый стакан для карандашей, и перекидной календарь на каменной подставке, и часы в бронзе, и даже сувенирный барометр.

Вот зачем ему барометр в кабинете, а?

– Так и знал, что явишься, – за дверью проскрежетали по паркету ножки начальственного трона.

Кресел на колесиках Анатолий Эммануилович не признает, ибо анахронизм же…

– Ну, заходи, раз пришла.

Я вошла в кабинет, проследовала к столу и остановилась, ожидая приглашения присесть.

Шеф покосился на стул. Я заняла его и положила папочку на стол перед собой.

Шеф откинулся в кресле, сложил руки на животе. Понятно: знает, что у меня в папке, и не хочет ее забирать.

– Анатолий Эммануилович, по поводу исков к Шоко-школе…

– Ты уже рассматривала такое дело.

– Не такое!

– Да? А в чем же разница? – шеф завалился на один бок и утопил висок в мягком подголовье – у него трон большой и удобный, хоть спи на нем.

– Не притворяйтесь, будто не понимаете! То дело никак меня лично не касалось.

Шеф округлил глаза, сделал плавное движение рукой – словно невидимую державу в воздухе покрутил: продолжай, мол. Все мое высочайшее внимание – твое!

– Вы же видели, в числе истцов – моя сестра.

– И-и-и-и? – Анатолий Эммануилович на троне плавно перетек на другой бок. – Ты не уверена в своей объективности? Можно ждать, что будешь предвзята?

– Конечно нет! Это было бы непрофессионально! – возмутилась я.

– Ну-у-у? И в чем тогда проблема? – Шеф потянулся вперед, поставил локти на стол и подпер голову ладонью.

Любуется моими моральными терзаниями, изверг!

– Я беру самоотвод, – твердо сказала я и подтолкнула к извергу папочку с кособоким бантиком.

– Самоотвод хочешь? – шеф как будто задумался. – А чаю с конфетками?

– Не будет вам чаю, – мстительно сказала я. – Варя сейчас пьет кофе с моим помощником.

– А, так вот как ты ее выманила, – Плевакин не рассердился, а свесился с трона в сторону и мягко загремел выдвижными ящичками. – Тогда просто конфеты, – он достал вазочку – резную прозрачную лодочку Гусь-Хрустального завода. – Хочешь «Красную Шапочку»?

– Хочу белый билет, – уныло скаламбурила я, уже догадываясь, что самоотвода мне не видать.

– На вот, скушай, – Анатолий Эммануилович придвинул ко мне вазочку. – Шоколад улучшает настроение.

Я скептически посмотрела на шефа.

Он у нас известный сладкоежка и обожает знакомые с детства шоколадные конфеты фабрик «Красный Октябрь» и «Рот Фронт». Варя постоянно затаривается их продукцией, но что-то не видно, чтобы Анатолий Эммануилович пребывал в приподнятом настроении.

«Скушай, детка, конфетку», говорит, а взгляд-то недобрый.

Я все же взяла «Мишку на Севере», развернула – внутри было пусто.

Ага, у шефа есть такая привычка – съесть конфету, а фантик снова свернуть, как было, и обратно в вазочку положить. Видно, в детстве маленькому Толе не позволяли бесконтрольно и хаотично повышать себе настроение с помощью вкусных конфеток.

Я нервно хихикнула и продемонстрировала Анатолию Эммануиловичу пустой фантик.

Шеф покраснел, как ребенок, сам взял из вазочки «Кара-Кум», развернул – пусто, отбросил бумажку, схватил вторую конфету – пусто! Он коротко выругался, цапнул «Мишку», резко развернул – с этой конфетой все было нормально, штатное содержимое в обертке имелось, но Анатолий Эммануилович не сунул шоколадный брусочек в рот, а шарахнул им об стол и гневно рявкнул:

– Сама кашу заварила, сама и расхлебывать будешь!

– В смысле? – я положила обратно взятую было «Белочку».

– Ты понимаешь, что Шоко-школа – это Треф? Его задумка, его детище, и деньги тоже его. Мы с Трефом ссориться не хотим!

– А я должна, да?

– А ты должна, да! Твоя сестрица все это затеяла – ты и разбирайся! Если что – так не взыщи, ты и ответишь! Никаких самоотводов! А если попробуешь соскочить – буду рассматривать как дезертирство!

– Понятно, – я резко отодвинула стул и встала.

Секунду подумав, я запустила руку в хрустальную лодочку и выудила оттуда целую горсть конфет.

– Ну, нахалка! – возмутился Плевакин.

Но голос у него был не злой, а даже веселый.

Кажется, продемонстрированный мне начальственный гнев был нарочитым. Понахватался шеф психологических приемчиков у супруги-профессорши…

Однако это ничего не меняло. Позицию свою Анатолий Эммануилович сформулировал четко и ясно.

Сбросить на кого-то другого дело Шоко-школы мне не удастся.

Свободной от награбленных конфет рукой я подхватила со стола злосчастную папку и вышла из кабинета начальника.

Хорошо, что при входе двери за собой не закрыла, иначе пришлось бы теперь распахивать их пинками, а это выглядело бы уже вовсе нехорошо.