Книга Интербригада, страница 37 – Глеб Сташков

– Вы не имеете права выворачивать карманы.

– Имею, – говорит наглая сотрудница, не только не читавшая законов, но и не подозревающая об их существовании.

– Отдайте мне мою сдачу, – говорю я кассирше тоном, не терпящим возражений.

Она, не глядя, вернее, глядя, но в другую сторону, сует мне деньги. Я пересчитываю. На сто рублей больше.

Мальчик тем временем уходит из магазина под защитой кордона из старух.

– Нашли мальчика и издеваются, – кричат старухи.

«Хрен я тебе верну сто рублей, – думаю я про кассиршу. – Будешь знать, как людей задерживать. Я лучше положу их себе на мобильник».

Подхожу к автомату «Прием платежей», достаю телефон. Я, конечно, своего номера не помню, я же себе не звоню, мне нужно посмотреть в записную книжку.

А аппарат новый. Куплен с последних заработков. Я поставил его на блок кнопок. А как снять – не знаю. Так до сих пор и не разобрался. И денег, естественно, не положил.

Божья кара. За то, что смолчал про сто рублей, когда совесть велела говорить. Не знаю, как выше, а на земле правда есть. Я наказан мобильником. Кассирша наказана на сто рублей. Мальчик наказан Богом от рождения. Дегенеративный магазин «Дикси» наказан на пять-шесть конфет. И только старухам хоть бы хны.

Насладиться овощной семейкой не удалось. За мной заехал Громбов. Такой чести я удостоился впервые.

– Советую привести себя в порядок, – сухо сказал он.

– Для этого потребуется дня три.

– У вас есть двадцать минут.

Я допил коньяк, наскоро принял душ и отправился в логово Минотавра.

Жженый был мрачен. Никаких прибауток. С места в карьер:

– Натворили вы делов.

Косить под дурачка смысла не было. Я лениво поинтересовался, какие именно дела он имеет в виду.

– Про ликвидацию группировки Саркиса вы, конечно, знаете?

– Об этом весь город знает.

– Но не весь город к этому причастен.

Жженый буравил меня мутным взглядом.

Почему-то сегодня он казался жалким никудышным актером. Обычно говорят провинциальным, хотя я встречал в провинции неплохих актеров.

– Зачем же вы, мил-человек, в «Русский вызов» вступили?

Я не удивился и только вздохнул.

Жженый сам нашел вполне удовлетворительное объяснение:

– Видимо, журналистское расследование.

– Видимо.

– Не надоело вам журналистикой заниматься?

Я хотел спросить, может ли он предложить мне работу получше, но понял, что он-то как раз может.

– Ведь мы живем в обществе, страдающем от переизбытка информации, – продолжал Жженый. – В обществе, которое смело можно назвать…

– Постинформационным?

– Да, я для себя сформулировал именно так.

По-моему, именно так это сформулировал Нора Крам. Хотя какая разница.

– Вы же не ньюсмейкер.

Жженый взял паузу. Я не протестовал. Он перепутал слово, но не буду же я его исправлять.

– По большому счету, ваши мысли, если, конечно, предположить, что они у вас есть, никого не интересуют.

Мне надоело его слушать:

– Что вы от меня хотите, Петр Пафнутьевич?

Жженый не услышал вопроса:

– Чтобы человека услышали, он должен иметь статус. Хотя бы даже шутовской. Предположим, депутатский. Правильно я говорю?

Он говорил слишком правильно, чтобы я мог согласиться.

– Петр Пафнутьевич, разрешите спросить: у вас никогда так не бывало, что разговариваете вы, к примеру, с женщиной.

– Отчего же, бывало, – слегка смутился Жженый.

– Нисколько не сомневаюсь, но это еще не конец. Вот разговариваете вы с женщиной, а она вдруг говорит: мне, мол, не нравится Мишель Фуко.

– Кто это?

– Один французский педераст.

– Такого точно не бывало.

– Зайдем по-другому. Разговариваете вы с женщиной, а она вдруг говорит: мне, мол, не нравится фильм Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны». А вам он тоже не нравится.

– Мне он нравится. Даже очень.

– Хорошо, пусть она все-таки говорит про Мишеля Фуко, который не нравится ни вам, ни ей.

– Мне не может не нравится Мишель Фуко, – весомо заявил Жженый. – Я его не знаю. Не в моих правилах делать скоропалительные выводы.

– Но что-то же вам должно не нравиться.

– Ситуация в стране.

– Хорошо, пусть будет ситуация. Она говорит: не нравится мне, мол, ситуация в стране. И вам она не нравится. И вы тысячу раз об этом говорили. Но вы не хотите с ней соглашаться.

Вы спрашиваете: чем, мол, мадам, вас не устраивает ситуация в стране? Бардак, отвечает она. И вам не нравится именно бардак. И вы тысячу раз об этом говорили. Но все равно вы с ней не соглашаетесь.

Вы не можете допустить, чтобы она думала так же, как вы. Вы думаете, что ей, наверное, бардак не нравится как-то по-другому. Какой-то не тот бардак ей не нравится.

Она хорошая. Вы, может, даже любите ее, но согласиться с тем, что она думает так же, как вы, сверх ваших сил. Не могла же она проделать в своей небольшой голове тот же мыслительный процесс, что и вы.

Вас бесит ее безапелляционность, хотя вы сами всегда рассуждаете про бардак с той же безапелляционностью. И вы говорите: закрой рот, дура.

Я закончил.

Жженый молчал.

– Пример, – говорю, – с Фуко был бы лучше.

– Не надо с Фуко. Я понял. Вам не хочется со мной соглашаться, что бы я ни говорил. Уж не знаю, чем заслужил такое к себе отношение. Впрочем, к делу это не относится. И соглашаться со мной вам теперь придется очень и очень часто.

– Я и до этого с вами не спорил.

Попытка улыбнуться обернулась провалом. Лавины – ужасной смертоносной лавины – еще не было видно, но гул от ее приближения слышался вполне отчетливо.

– Мы создаем организацию, чтобы бороться с растущим национализмом. Бросаем, так сказать, вызов.

– Русский?

– Не острите. Интернациональный вызов.

– Хорошее дело. Всецело одобряю.

Я вдруг заметил на подоконнике чахлый цветок в коричневом горшочке и подумал, что это, должно быть, фикус. Хотя понятия не имею, как выглядит фикус.

– Я сказал: мы создаем? – спросил Жженый.

– Именно так вы и сказали.

– Это не вполне правильно. Не мы.

– Мне тоже показалось странным, что вы создаете какие-то организации.