Книга Немножко по-другому, страница 30 – Сэнди Холл

– Ладно, мне не терпится рассказать тебе, что было. Я еле сдержалась, чтобы не позвонить тебе на работу.

Я выпрямляюсь, приготовившись слушать.

– Так вот, сегодня он пришел ко мне в рабочее время, – говорит она с таким воодушевлением, что оно прямо-таки передается и мне, – и спросил, хорошо ли он справляется на занятиях.

– И ты, конечно, сказала, что хорошо.

– Да, он сказал, что его профильная дисциплина сейчас под вопросом из-за трагедии, произошедшей в прошлом году.

– Что случилось? – В это мгновение я понимаю, что меня это интересует так же, как и ее.

– Он попал в серьезную автокатастрофу. По-видимому, оглох на одно ухо и сломал локоть.

Я прикрываю ладонью рот:

– Какой ужас!

– Так и есть. А хуже всего то, что он больше не сможет играть в бейсбол.

– Он раньше играл в бейсбол?

– Да, у него даже была стипендия.

Я грустно качаю головой. Есть в этом какая-то несправедливость, которую не могу сразу уловить.

– Он говорит, что обратился за помощью. Ходит к психотерапевту, потому что не может справиться с последствиями – с тем, что слух у него больше не восстановится.

– Бедный ребенок.

– Хорошо, что вуз нанял его в общежитие для первокурсников, чтобы ему не пришлось платить за проживание. Хотя бы что-то хорошее.

– С таким справиться непросто.

– Знаю, но это многое объясняет.

– Это правда. Так вот, он интересовался, стоит ли ему брать основной дисциплиной английский язык. Мы с ним рассмотрели всевозможные профессии, разобрались в том, чего он хочет в жизни. Перед аварией он был на факультете физической культуры, потому что, по его словам, ему хотелось стать тренером по бейсболу. Но теперь этому сбыться не суждено.

– Наверно, он получил серьезную травму, раз больше не может играть.

– Знаю. Просто мне так от этого грустно.

– Он что-нибудь решил?

– Ну, разрешилось все занятно. После нашего разговора он стал задумываться о профессии учителя-методиста. Рассказал мне, как работает со студентами в общежитиях и что ему это очень нравится. Приятно было видеть, как оживленно он об этом говорил.

– День прошел не зря.

– Еще как не зря.

Кейси (друг Гейба)

– Привет! – говорю, глядя, как Гейб выходит из какого-то офисного здания в понедельник, после весенних каникул. Бегу, чтобы его догнать.

– Привет! – повторяю и, понимая, что он меня не услышал, касаюсь его плеча.

– А, привет, – говорит он, улыбаясь.

– Что ты здесь делаешь?

– Здесь кабинет моего психотерапевта, – говорит он, обводя здание рукой.

– А-а-а. – Такое ощущение, что мне больше нечего сказать. – И как продвигается?

Он на минутку задумывается:

– Замечательно.

– Круто.

– А ты что здесь делаешь? – спрашивает он.

– Надо было оформить новое разрешение на парковку, но хорошей стоянки возле дорожной инспекции не нашлось, поэтому пришлось добираться туда пешком, теперь иду обратно.

Он качает головой и закатывает глаза.

– У дорожной инспекции не хватает собственных парковочных мест. Порой на них зла не напасешься.

– Чем сейчас займешься?

Он достает золотую карточку кофейни.

– Тетя Кейт наносит новый удар?

– Она обожает присылать подарочные карты «Старбакс». А мне ведь даже кофе у них не очень нравится. Не люблю так часто его пить, но, кажется, начал привыкать. А еще я подсел на некоторую их выпечку.

– Идем, – говорю. Немного пройдя вперед, мы тут же оказываемся в кофейне.

– Привет, – говорит Гейб девушке у прилавка, когда подходим сделать заказ. На именном бейдже у нее написано «ШАРЛОТТА». – Давно не виделись.

Девушка закатывает глаза, но улыбается:

– Я поскользнулась на льду и сломала ногу.

– В прошлом году я попал в аварию, сломал локоть и полностью оглох на левое ухо.

Она моргает, глядя на него:

– Это такое соревнование?

Гейб смеется, а я в остолбенении стою на месте. Таким я его еще не видел. Задумываюсь: а не накачивает ли его лекарствами психотерапевт во время приемов? А может, она его загипнотизировала, да так и оставила? Мы берем кофе и двигаемся к свободному столику.

– Я разговаривал со своим психотерапевтом по поводу того, как уменьшить чувствительность к этой проблеме, – говорит он, прежде чем успеваю задать ему очевидный вопрос.

– Знаешь, я это сам уже понял.

Он жует губу и задумывается.

– Хорошо. Вот какое дело, – говорит он. – Последнее время я часто думаю о своем слухе. Врач сказал, что он еще может вернуться. Не волшебным образом, но ты ведь понимаешь: я еще молод, и он может стать лучше. Другое мое ухо начинает замечать разницу. И я еще думал, что можно научиться читать по губам, но в этом надо тренироваться. Сейчас смотрю на рот собеседника, но ничего не понимаю.

Я киваю.

– Будет круто, если твои остальные чувства обострятся, как у Сорвиголовы. Как у тебя с обонянием, Гейб?

– Сорвиголова – слепой, дубина.

– Такое все равно возможно.

– Так и говорю себе. Вот только прошел уже год, и это сильно сказывается на моей жизни. Учиться труднее, с людьми разговаривать тяжелее. Раз на то пошло, то беседовать с людьми у меня не очень-то получалось и раньше, а если еще их и не слышишь, то это практически невозможно.

– А что думают твои родители?

Он вздыхает.

– Я с ними об этом говорил, когда в прошлый раз ездил домой. Думаю, им полегчало, потому что я наконец признал, что дела обстоят не так гладко.

– И что теперь?

– Мы записались на прием к отоларингологу после весенних каникул. Не знаю, когда точно, но это уже что-то.

Я киваю.

– Хорошее начало.

– Это стоит кучу денег, и я чувствую себя виноватым. Вдобавок они уже взяли второй кредит под залог дома, чтобы оплатить мои больничные счета.

– А медстраховки у них нет? – спрашиваю.

– Конечно, есть, но, оказывается, вся процедура стоит много денег даже со страховкой.

Надеюсь, что вид у меня такой же заинтересованный, как я сам, чтобы он продолжал говорить.

– Так сколько стоит слуховой аппарат? – спрашиваю.

– Около тысячи баксов, может, больше, в зависимости от того, что мне нужно. Только я не уверен, что обычный слуховой аппарат мне действительно поможет. Есть такой, который передает звук с глухой половины на слышащую.