Книга Обольщение, страница 44 – Бренда Джойс

– Мы сможем пополнить запасы вандейцев осенью, – веско изрек Уиндхэм, – но не раньше.

– Сомневаюсь, что мы сможем ждать так долго! – вскричал Доминик. – Я приехал в Лондон, чтобы просить вас о помощи, пока мы еще достаточно жизнеспособны, чтобы бороться с французами. Сэр, сейчас я просто умоляю вас! Направьте помощь нам, она нужна немедленно!

– Вы не можете позволить войскам в долине Луары пасть, – тихо поддакнул Себастьян.

Но Уиндхэм твердо стоял на своем:

– Мы отправим боеприпасы осенью, и я буду держать вас в курсе ситуации.

Доминик понимал: потребуется настоящее чудо, чтобы Жаклин и его люди пережили лето. Но убедить Уиндхэма было невозможно.

– Сэр, если позволите…

Военный министр кивнул.

– Военные новости звучат многообещающе – даже придают нам уверенности. Но могу вас заверить, победа выглядит не такой верной, когда находишься во Франции. – Он помедлил, немного подумал и продолжил: – Франция погружена в анархию. Повсюду хронический дефицит продуктов питания. Улицей правит толпа, легко подстрекаемая якобинцами и Национальным конвентом. Парижская коммуна теперь связывает улицу с деревней, и управляют этим процессом самые радикальные элементы города. Якобинцы сформировали Центральный революционный комитет, чтобы поднимать на борьбу вооруженные банды по всей стране, вселять страх во всех и каждого, кому вздумается поддерживать силы сопротивления! Франция охвачена двумя стихиями – страхом и фанатичной страстью. Даже те, кто выступает на стороне революции, опасаются, что на них навешают ярлыки врагов республики. Радикалы горят страстью повсюду распространить их мир равенства и свободы – или, проще говоря, кровавой бойни и смерти, – и это нельзя сравнить ни с чем, что мне когда-либо доводилось видеть. Эту страсть внушает офицерам и солдатам французская армия. Вы считаете, что французская армия – жалкая кучка оборванных новобранцев? О, они действительно оборваны – и фанатично настроены уничтожить силы Европы, чтобы освободить простых людей от тирании и несправедливости, чтобы революция во Франции привела к бесславному концу угнетателей – к республике без знати, дворянства, зажиточных классов! К республике людей и для людей, где никто не сможет иметь то, чего нет у остальных.

Доминик резко прервался и, помолчав, бросил:

– Эти новобранцы с радостью умрут за свободу!

Доминик вдруг осознал, что тело бьет дрожь. После его обличительной речи повисла мрачная тишина. Грейстоун вручил ему еще один бокал. Доминик сделал большой глоток виски и сказал:

– Эта война не будет короткой.

– Надеюсь, вы ошибаетесь, – мрачно заметил Уиндхэм. И, подумав, добавил: – Я хочу, чтобы вы написали мне официальное письмо, Бедфорд. Подробно изложите потребности. Кроме того, я хочу от вас второе письмо: изложите мне в письменной форме все, что вы только что сказали мне лично. У меня назначена встреча, так что, боюсь, наши переговоры на сегодня закончены. Бедфорд, благодарю вас. Я признателен и вам, Грейстоун.

Доминик вышел из кабинета вслед за остальными. В приемной к нему обратился Себастьян:

– Я хотел бы поговорить.

Доминик кивнул, ничуть не удивившись, и быстро попрощался с Берком и Грейстоуном. Потом взглянул на Себастьяна, и они вместе вышли на улицу.

– Так ты знаком с Грейстоуном?

– Да. В сущности, я знаю его довольно хорошо.

Доминик ждал объяснений, но они не последовали.

Вместо этого Себастьян показал на черную карету с защищающими от света занавесками на окнах. Забравшись в салон экипажа, Доминик улыбнулся:

– Нам действительно так необходимо прятаться в темноте?

Себастьян постучал по стеклу за спиной кучера.

– В Сент-Джеймсский парк, – распорядился он и взглянул на Доминика: – Кто в тебя стрелял?

Карета тронулась, и Доминик почувствовал, что постепенно успокаивается.

– Полагаю, за мной следили в Париже. Радикалы сейчас пребывают в состоянии безудержной паранойи, шпионят буквально за всеми. Если за мной шли по пятам к Нанту, меня наверняка раскрыли, когда я присоединился к Жаклину.

– Тебе еще повезло, что выжил.

– Очень повезло – мне наконец-то посчастливилось увидеть тебя растроганным, – криво усмехнулся Доминик.

– Разве я не учил тебя никогда не привязываться к кому бы то ни было?

Доминик натужно, безрадостно улыбнулся. И подумал о Джулианне.

– Да, учил. И это тоже большая удача – для нас двоих, – что я точно так же вовлечен в дело освобождения Франции от радикалов, как и ты. Это Жаклин сообщил, что я был ранен?

– Да, он. Я боялся оставлять тебя, раненного, во Франции, опасаясь, что еще одно покушение может стоить тебе жизни, – ответил Себастьян. – И все-таки мне необходимо, чтобы ты немедленно вернулся туда.

– Немедленно?

– Самое позднее – в течение месяца. Ты хочешь отправиться туда?

Доминик кивнул:

– О да, у меня есть такое желание. Я никогда не повернулся бы спиной к моим друзьям и моим родным, оставшимся там.

– Хорошо, – ответил Себастьян.

Доминик повернулся, чтобы посмотреть в окно. Они как раз ехали по Сент-Джеймсскому парку, утопавшему в пышной зелени. Лишь несколько карет и наемных экипажей катились по парковым дорожкам. Но погруженный в раздумья Доминик видел сейчас отнюдь не красоты природы.

– Я держал на руках умирающих людей – людей, которые были моими соседями, друзьями и дальними родственниками. Нам нужна помощь, Себастьян, нам отчаянно нужна помощь! – Он поднял глаза на коллегу.

– Питт допускает серьезную ошибку, заявляя претензии на трофейные острова в Вест-Индии. Я постараюсь убедить Уиндхэма найти хоть какие-то ресурсы и направить боеприпасы Жаклину. А ты все-таки привязан к кому-то, друг мой.

Доминик подумал о Мишеле, которого знал с детства, а потом и о Джулианне.

– Да, привязан.

– Франция никогда не была для тебя безопасной. А теперь стала даже менее безопасной. Избавься от своих привязанностей.

Доминик взглянул Себастьяну в глаза:

– Легче сказать, чем сделать.

– Ты – один из лучших моих агентов. Ты хладнокровен, как только может быть хладнокровен агент. И при этом ты самозабвенно привязан к Франции, Луаре, своему другу Жаклину… Это меня беспокоит, – без обиняков заявил Себастьян.

– Хорошая новость заключается в том, – медленно сказал Доминик, снова вспоминая о Джулианне, – что я искусно умею контролировать эти страсти.

– Умеешь?

– Да.

Себастьян пристально посмотрел на него:

– Что произошло в Грейстоуне? Ты выглядишь совершенно здоровым. С твоего ранения прошел месяц. Почему ты не приехал в Лондон неделю – даже две недели – назад?