Онлайн книга «Где валяются поцелуи. Париж»
– Разве я мог бы на твоей спине о ком-то. Обижаешь. – Разве художник не должен быть правдив? – Должен только бедный художник. Причем, как правило, всем. – А ты богатый? – Очень. – Воображением? – Ага, красками. И не каждый писатель имеет такой прекрасный холст. – Ах ты, сердцежуй, – оставила наконец Катя свои волосы в покое. – Ну, и что там с осенью? Золотая? – Да. Золотая. Сдать бы ее в ломбард. – Или переплавить в обручальное кольцо. – В два, и одно с бриллиантом. – Чувствую, дорога пошла прямо к свадьбе. – Дальняя дорога, – бегали мои ладони по ее коже. – Я подумал, могли бы мы так же непринужденно болтать, если бы ехали в трамвае? – Нет, там же контролеры. – Ты имеешь в виду общество? Общество любит контролировать. – Да, давай-ка возьмем такси, – предложила Катя. – Пусть дорога на теплых крыльях перелетных листьев и птиц. – Стихи? – Нет, проза. – Опять в стол? – повернула голову к Жаку и укусила легонько его плечо. – Кажется, для прозы не хватает какого-то глагола. – «Не хватает» – это главный наш жизненный принцип, можно сказать, кислород для развития, – мои пальцы все еще стучались в ее кожу, будто просились войти в тепло и бегали туда-сюда в поисках входа. – К женщинам это больше относится. – Ты про мозг? – Не только. Я про все. – Если бы не вы. Мужчинам бы хватало. – Да, вы, мужчины, готовы довольствоваться малым, лишь бы не трогали. Жизнь бы замерла. Ни тебе войн, ни тебе скандалов, скучно. Без женщин. Ты не согласен? – Жизнь и есть женщина. Все начинается с нее. – И ею заканчивается. – Женщина – космос. – Вселенная. – А мужчина – потолок. – Откуда ты это взяла? – С потолка, с потолка. – Положи обратно. – Жизнь всегда делилась на тех, с кем она переспала, и на тех, кто – с ней. – Что бы ты понимал в женской любви. Люди гаснут, как спички. Одни успевают разжечь костер, от других только голубой шарфик дымки, который немедленно растворяется. Никто не знает, с чего начинается любовь, но все чувствуют, где она закончилась. – С женщинами сложно. Я начал понимать свою только через год, – Жак преданно посмотрел на Кэт. – Живете вместе? – Встречаемся. – Тогда до понимания тебе еще далеко, чтобы понять женщину, надо с ней жить. – А я что делаю? – Ты гладишь мою спину, только и всего. – Я же говорю: даже когда все есть, вам чего-то не хватает. – Хорошо, давай сам про себя. Ты, что делаешь ты? – По жизни? – Ты все время делаешь вид, что живешь. – Вид? – Да, вид, а скорее даже видок. Разве не так? Разве это жизнь? – Не жизнь. Я делаю вид, что живу, оттого получается не дело, а поделка какая-то. – Моя тоже подделка. Представь красивую девушку вечером. – Ну. – Представил? – Да. – Что-то по твоему лицу незаметно, что она красивая. – Очень красивая. – 23.00. Душу открывать было некому, открыла холодильник. – Из серии «жизнь проходит» пока мы кормим себя обещаниями, клятвами, сыром и колбасой. Жизнь проходит, а ты смотришь на нее, как зачарованный дурак, а потом жалеешь, что не взял телефон и не познакомился ближе. Состояние – ноябрь. С деревьев сдуты последние принципы лета, порывы настолько сильны, что унесло и всех птиц. Стаями листья махнули в теплые страны, только люди остались. Ветер не в силах поднять их: карьера, недвижимость, рамки, тяжела обретенная карма; да и как улетать, не отметив Нового года? А там, глядишь, и весна. – Только не впадай в ступор. Продолжай гладить… меня. Жизнь только начинается. * * * Катя заварила чай и открыла окно. В кухню ворвалась свежесть, природа надушилась весной. Страшно хотелось солнца, но не было даже апельсина. Она достала из холодильника лимон и отрезала пару кружков, потом разделила их пополам. Бросила одну половинку себе в чашку, в чашке отразилась вчерашняя ночь. Луна плавала в темном небе. – Какая муха тебя укусила с утра пораньше? – разбил ее фантазии Жак. – Це-це. – Злая, зараза. Больно даже мне. – Это хорошо, что больно, – не понравилось Кате слово «злая», но успокоило «зараза». Было в нем что-то родное. – Кому хорошо? – Мне хорошо. – Значит, и мне скоро полегчает. – Мне хорошо и страшно. – Чего ты боишься, глупая? – Знаешь, чего я сильнее всего боюсь? Вдруг ты сейчас уберешь руку и перестанешь меня гладить. – Перестань. Ничего не бойся. – Я перестану, когда у меня будет ребенок. – Зачем тебе дети? Ты сама еще ребенок… – Как зачем? Вдруг ты уйдешь. Женщине необходимо чувствовать чью-нибудь руку, – вспомнила она, как оставалась с куклой одна дома, когда родители уходили черт знает куда, чтобы вернуться черт знает во сколько. – Ты же понимаешь, о каком ребенке я говорю? – Я вынашиваю мысль. – Какую мысль? – Мечту. Ладно, ты все равно не поймешь, – махнула я рукой на Жака. Я все еще вынашивала мысль, которая должна была появиться в срок. Не хотелось бы иметь ее недоношенной, куда бы я ее потом смогла применить. Она должна была созреть и появиться на свет вовремя. Я уже знала, где ее буду рожать, мне предложили эпидуралку, но я отказалась, хотела бы прочувствовать все тяготы, схватки… с сомнениями, которые то и дело будут происходить внутри моего сознания, мне хотелось ощущать, как отойдут воды… пустословие не должно было мешать ее родам. Настоящей мысли. Для ее жизни уже все готово: кроватка, одежка, даже игрушки, муж, – только живи, дыши, радуй. – Так что за мысль? – Я хочу открыть Музей современного безумства. Для этого мне нужен был Париж. – Это все? – Нет, конечно. Ты думаешь, я зря училась на искусствоведа? Лежа в кроватке новорожденная мысль сосет соску. Всякий, кому я ее показываю, начинает причитать: «Какая красивая мысль. Какой безумный взгляд! Сразу видно – твоя! Они интересуются, как она ест, как спит, кем станет, берут на руки, целуют и дают свои житейские советы. Мысль, разомлев от такой ласки, сладко засыпает с соской во рту. Всякий раз, когда та выпадает, мысль просыпается: «Может, пора?». – «Спи», – говорю я ей, покачивая кроватку. «Тебе надо вырасти и окрепнуть, прежде чем я перестану кормить тебя своим молоком, прежде чем ты сможешь существовать самостоятельно. Спи, я перетерплю все твои беспокойства, капризы, болезни». Она вздохнула и закрыла глаза. «Никогда бы не подумала, что у меня может родиться такая красивая мысль…» |